ОТЕЦ СЕРАФИМ КАК СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛЬ

Если бы меня спросили, что является наиболее существенным в облике отце Серафима как священнослужителя, то я без колебаний ответил бы: благоговение. Именно благоговение и привлекало молящихся на его богослужения, именно это его качество более всего и ценили верующие. Одна моя родственница как-то сказала мне, что богослужение отца Серафима, на котором она однажды присутствовала, произвело на нее неизгладимое впечатление. И это мнение мне приходилось слышать очень часто от многих. Верующие более всего желают видеть в пастыре священника не по знанию, а по духу. Отец Серафим глубоко сознавал и ощущал святость священнического служения и всей своей жизнью стремился приобщиться к Божественному миру. Таких пастырей ищут и к таким пастырям, носителям Духа Христова, и тянутся пасомые, понимая, что через них и с их помощью и самим можно в какой-то мере приблизиться к Богу. Это удивительное качество отца Серафима просвечивалось и в выражении его лица во время богослужения, в интонации его голоса, в плавности движений и вообще в поведении в алтаре, где он мог во время службы произнести лишь несколько необходимых слов, прямо относящихся к течению богослужения.

Перед Святым Престолом он обычно стоял с наклоненной головой и глубоко сосредоточившись.

Внешне богослужения отца Серафима характеризовались двумя особенностями: соответствием уставу и крайней неспешностью. Если против первого возражать невозможно или трудно, то со вторым я никогда не соглашался и откровенно об этом говорил отцу Серафиму. В самом деле сокращать церковную службу - значит нарушать клятву, данную священником.. Для благоговейного иерея это почти невозможно. Я говорю почти, потому что в некоторых приходских храмах, особенно в сельской местности, строго уставная служба не всегда возможна и самый ревностный иерей должен иногда уступать обстоятельствам. Но отец Серафим в этом вопросе никогда уступок не делал. Однажды я попросил у него разрешения спеть ирмосы 6-го гласа вместо 5-го в силу того, что плохо знал 5-1 глас. Но он не разрешил мне сделать этого, ибо в этом вопросе был строг до педантичности. Это, коненно, было одним из проявлений его ревности. То же самое можно сказать и о медлительности. Это тоже было степенью выражения его благоговейности и стремлением придать богослужению как можно более церковный и умилительный характер и, несомненно, как можно больше продлить службу Божию, которая была для него, по его собственному признанию, источником высшей радости. В одном письме автору этих строк отец Серафим писал: «Ох, если б я мог передать хоть одну десятую долю той радости, которую я переживаю во время служения литургии!» Другой раз во время разговора с ним о чрезвычайной длительности его богослужений он отвечал: «Счастливые часов не наблюдают».

И батюшка не наблюдал часов ни во время храмовых богослужений, ни во время келейной молитвы, в которой многократно приходилось участвовать и мне. Некоторым это нравилось, но у других вызывало протест. В числе последних был и я. В самом деле, литургию в праздничный день отец Серафим заканчивал далеко за полдень, часа в два-три. Может ли мирянин выстаивать семь-восемь часов службы?

Ограниченные физические силы и повседневные хозяйственные нужды, думалось мне, не могут позволить мирянам с полной отдачей участвовать в таких богослужениях, и я неоднократно говорил об этом отцу Серафиму. Некоторые его пасомые не только в Ракитном, но и в с.Токмак, как я уже говорил, выражали против этого протест. .Должен, однако, сказать, что был случай, когда отец Серафим служил обыкновенно. Было это в селе Михайловка в 60-м или 61-м году. Батюшка поздно вернулся из Днепропетровска и поэтому на следующий день с утра совершал уставное всенощное бдение, литургию и молебен с акафистом преподобному Сергию Радонежскому. Все это заняло шесть часов. Батюшка служил в обычном для всех храмов темпе. В храме кроме служащего священника и псаломщика, автора этих строк, никого не было. Это богослужение очень понравилось мне своим спокойным молитвенным течением. Об этом я не приминул сообщить отцу Серафиму с похвалой в его адрес и пожелал, чтобы так было всегда. Но мое пожелание осталось гласом вопиющего в пустыне. И это потому, что отец Серафим руководствовался правилом, что «надо угождать Богу, а не людям».