В УТЕШЕНИЕ ВЕРУЮЩИМ

Угодники Божии сияли своей святостью в разные времена. Но и отшедшие ко Господу, и продолжающие подвизаться в земной юдоли пребывают в непрерывном молитвенном общении друг с другом, как бы образуя благодатный покров над всеми, кто с верою к ним притекает. О духовном единении праведных пастырей, об их сугубой соборной молитве, о непрерывающейся цепочке светочей Православия, оставляющих в утешение верующим своих учеников, свидетельствует в том числе и повествование о монахине Наталии, воспитаннице святого праведного Иоанна Кронштадтского, ставшей впоследствии духовной дочерью отца Серафима.

Мое знакомство с этой удивительной матушкой состоялось летом 1975 года. До «перестроечного» времени мы с мужем и сыном часто ездили в Харьков помолиться в Благовещенском кафедральном соборе. Дивное пение, великолепное внешнее убранство, мощи святого Афанасия Сидящего и святого Мелетия вносили в нашу повседневность ощущение духовного праздника.

Я как-то спросила отца Серафима: «Не грех ли часто посещать святые места, что находятся далеко от дома? Получается, что я пренебрегаю своей белгородской церковью». Взгляд отца Серафима проникает в самую глубину моего сердца, добрые отцовские руки нежно касаются моей головы, и полный кротости голос успокаивает меня: «Пока есть возможность, надо посещать святые места».

И, получив очередное благословение, я вновь устремлялась в Харьков. Там жили, да и по сей день живут духовные чада отца Серафима. У одной из них — Натальи Ивановны Ткаченко, преподавателя литературы, тихой и кроткой женщины, — мы часто останавливались на ночлег. В один из вечеров, за чашкой чая, Наталья Ивановна предложила нам познакомиться с матушкой Наталией и кратко рассказала о ней.

Спустя какое-то время в очередной наш приезд Наталья Ивановна радостно сообщила, что матушка ждет нас у себя дома. Мы спешно поехали.

Во дворе солидных построек, в дальнем углу, под развесистым старым деревом ютился крохотный кособокий сарайчик, впрочем, чисто выбеленный. Он был настолько ветхим, что мало походил на человеческое жилище. Касаясь головой низкого потолка, вошли. Прислужница матушки радушно отворила дверь в комнатку и пригласила пройти. Мы едва поместились в тесной комнатушке. Я оказалась возле святого уголка: несколько иконок, а на почетном месте — портрет отца Иоанна Кронштадтского старинной работы. Перед святыми ликами теплилась лампада и горела восковая свеча. Прислужница матушки засуетилась, чтобы нас усадить. Я оглядывала жилище: небольшая печь, небольшой столик и кровать. Около столика один стул. Матушка сидит на кровати, перебирая четки, дает какие-то поручения Анастасии, своей послушнице.

Все постепенно разместились, только я осталась стоять около столика с иконами, продолжая с изумлением рассматривать убогое жилище.

Кособокое, крохотное оконце, земляной пол, наспех сделанная печурка - все говорило о том, что для жилья это место мало приспособлено. Как же тут оставаться зимой? Да притом матушка слепа и слышит плохо. А она словно в ответ на мои недоумения и говорит: «Вот так и живем, дровишек подкинем с угольком, чайку попьем и согреемся».

Пришедшие окружили матушку и о чем-то говорили. Я же смотрела на портрет отца Иоанна, он как бы не вписывался в интерьер убогого жилища, на матушку, которая сподобилась быть воспитанницей такого великого старца...

Со временем наши встречи с матушкой стали настолько частыми, что мы не мыслили своей жизни без ее духовного окормления. Отец Серафим был нашим духовным отцом, а матушка Наталия — духовной матерью.

Приезжая, мы всякий раз передавали ей поклон от отца Серафима.

Матушка при этом начинала светиться внутренним светом, ее незрячие, но очень ясные голубые глаза сияли искрящейся радостью, и в который раз мы слышали от нее: «Велик батюшка Серафим, ох как велик! Он идет путем отца нашего Иоанна Кронштадтского. После себя отец Иоанн отца Серафима нам оставил. Как же его бесы боятся!..» И во всех подробностях начинает расспрашивать об отце Серафиме. «Я у него часто мысленно бываю», — не раз говорила нам матушка Наталия. И снова повторяла: «Ох, как бесы ночной молитвы боятся! Ночью спать не могу, вот и молюсь до утра. Ну а бесы тут как тут. Такой шум подымут! Печку разорят, возню затеют, рычат, кошками мяукают, за подол юбки дергают, страх нагоняют. А я их не слушаю и только молитвами святых отцов своих Иоанна Кронштадтского да отца Серафима ограждаюсь».

Матушка Наталия была особенно расположена к моему мужу Александру и в каждый наш приезд ласково встречала его, как долгожданного сына.

Бывало, все гладит его по голове, около себя усаживает да приговаривает: «Ах, какая радость, вот и иерусалимский батюшка приехал». Я поправляю: «Да нет, матушка, это мы — белгородцы, художники, Валентина и Александр».

В один из приездов я и говорю Александру: «Матушка тебя иерусалимским батюшкой величает, ты, видать, святой, а я грешная.

Заходи к матушке, а обо мне не говори, что я с тобой приехала». А ему не до того, он встречи дождаться не может, светится, как дитя. Мне казалось, что обмануть матушку было просто: слепая, плохо слышит. Об одном я забыла — о ее духовном зрении. Александр подошел к матушке, пока она его приветствовала, я тихонько пробралась в передний угол, сижу, притаившись, и думаю, узнает или нет, что Саша не один?.. Еще и домыслить не успела, а она ко мне обращается: «Ну что сидишь, черная голубица?»

Стыдно мне стало за свои дурацкие шутки, упала я к ее коленям, каюсь: «Матушка, простите, не знаю, к чему я это сотворила». А она так ласково поднимает меня с колен: «Встань, встань! Ты не знаешь, а бес знает, ох, как он не любит, когда я Александра иерусалимским батюшкой величаю».

И просит она его съездить в Ракитное к отцу Серафиму, разрешить ее духовные вопросы.

Уже в Белгороде Александр с благоговением показал фотографию отца Иоанна Кронштадтского, преподнесенную в свое время матушке Наталии, с дарственной надписью, теперь она пожелала вручить ее своему старцу.

Тогда эти снимки были большой редкостью, и я попросила его переснять фото и для нас. Вскоре он уехал в Ракитное к отцу Серафиму. Не терпелось ему порадовать батюшку столь редким и ценным подарком.

Старец глубоко чтил и любил матушку, с огромным почтением отзывался о ней.

После поездки Александр рассказывал, как по дороге в Ракитное и за богослужением он молился батюшке Иоанну Кронштадтскому, чтобы Господь сподобил беспрепятственно встретиться с отцом Серафимом. По окончании службы батюшка пригласил зайти к нему. Уже в келлии он смотрел на Александра испытующе, будто ждал матушкиного подарка.
Саша достал фото, и отец Серафим весь просиял несказанной радостью. С благоговением перекрестился, поцеловал изображение батюшки Иоанна и с радостью в голосе сказал: «Великая благодать нас посетила!» Когда Александр заговорил о матушкиных недоумениях, старец долго и внимательно слушал, а потом заметил: «И что это она у меня спрашивает, она сама все знает».

В Харькове матушку звали Наталией Кронштадтской. Как она попала в дом к батюшке отцу Иоанну, как потом стала не только его воспитанницей, но и послушницей, рассказывала сама матушка.

Жила она с родителями и сестрами в Орловской губернии. Отец был инженером, мама занималась воспитанием детей. Родители — люди религиозные — жили дружно, соблюдали посты, посещали храм. Но отец умер сравнительно молодым, оставив на попечение своей матери и молодой вдовы троих детей. Старшей — десять лет, Наталии — семь и младшей — два годика. Вскорости, заболев чахоткой, умерла и мать. Дети остались с бабушкой.

Когда в очередной раз, стоя на молитве, она слезно испрашивала Божиего благословения на сиротскую долю, вдруг, как во сне, услышала голос любимого сына: «Мама, не плачьте, Господь позаботится о вас и о девочках».

Вскоре к их дому подкатила богатая коляска. В комнату вошли двое: послушник и господин в богатом светском костюме. Послушник сказал бабушке, что отец Иоанн послал его неотложно в их дом. Оказывается, батюшке было видение, что по такому-то адресу проживают круглые сироты и он их должен взять под свою опеку и покровительство. Бабушка со слезами благодарности собрала двух старших девочек и, благословив, отпустила их к отцу Иоанну. Младшую за малолетством оставила у себя.

«Привозит нас послушник к отцу Иоанну Кронштадтскому, — продолжает свой рассказ матушка, — в большой женский монастырь на Карповке, построенный батюшкой (в 1903 году) в честь своего покровителя — святого Иоанна Рыльского. Встретили нас ласково. Батюшка попросил нас переодеть и накормить с дороги. «А завтра, Бог даст, и причастим», — сказал он.

Относился он к нам как к родным. Мы были свидетелями, как сам Государь Император Николай II приезжал к нам в монастырь на Причастие. Бывали и именитые купцы, одаривали обитель богатыми подношениями, продуктами. Помню громадные бочки меда, крупные рыбины. Но при всем изобилии продуктов мы, послушницы, по благословению батюшки насыщались малым количеством пищи. Более всего батюшка раздавал съестное по приютам и в Дом трудолюбия, построенный им для рабочих и нуждающихся».

Матушка прожила у отца Иоанна десять лет. ослушанием у нее была стирка постельного белья, перед тем как отцу Иоанну Кронштадтскому отойти в вечность, в монастыре умерло несколько молодых послушниц, в том числе и старшая сестра Наталии. Да и сама она серьезно заболела. «Мне было так тяжко», — вспоминала матушка. Пришел отец Иоанн и сказал: «Не ропщи, Наталия, тебе должно быть больной и лежать на одре болезни до конца своих дней».

Но Наталия так тяжело переносила свою хворь, что просила батюшку помолиться о ней, чтобы Господь взял ее к Себе или исцелил. Матушка верила в чудодейственную силу молитв батюшки Иоанна. «Он меня успокоил, как мог, — продолжала матушка, — попросил подать нам чайку. Он любил пить чаек из самовара и часто угощал всех чаем.

Заставил меня скушать немного супика, а сам чай пьет и приговаривает: «Все это у тебя, Наталичка, будет — и супик, и чаек». Так оно и вышло — в пище я никогда не нуждалась. Еще батюшка мне поведал: «Убита будешь, но жива останешься». Во время Отечественной войны, я уже жила в Харькове, меня сбила машина. Люди проходили мимо, считая меня мертвой. Но явился старичок и попросил прохожих: «Помогите ей, она жива». Отправили меня в больницу. Старичок и там меня посещал не однажды. Придет незаметно, накормит меня небесным хлебушком, водички запить даст — я и исцелилась». По свидетельству матушки, к ней приходил Святитель Николай.

Когда матушка была зрячей, кормилась тем, что делала щетки для побелки и продавала их. «Стою я на рынке, — вспоминает матушка, — у всех товар быстро расходится, а у меня — не очень. Подходит ко мне женщина, как-то не по-нашему одетая, смотрит на мои щеточки и заговаривает со мной. А лицо у нее так и светится. Спрашивает: «Хороши ли щеточки в деле?» Я ей отвечаю: «Сама, матушка, делаю, стараюсь трудиться честно, да вот беда, мало купили в этот раз, а мне и жить нечем». «Бог даст, все продашь», — с улыбкой говорит Она. Я смотрю на Нее и спрашиваю: «Вы разве меня знаете?» Она мне кротко так отвечает: «Ты Меня знаешь, ты часто в храме молишься у Моей иконы». И исчезла. Гляжу я во все глаза, где же та Женщина, что так любезно со мной говорила, но нигде Ее не видно. А щеточки свои я продала в тот день. Уже придя домой и вспомнив подробно все увиденное и услышанное, я поняла, что мне в помощь и утешение явилась Сама Матерь Божия».

Слепой матушка была последние десять лет своей жизни.

Матушка Наталия, как и отец Серафим, имела от Господа дар прозорливости. У нее бывали люди не только местные, но и из других городов. Кто приезжал за духовным окормлением, кто с физическими недугами, кто с просьбой о ее святых молитвах. Как-то я спросила матушку, чувствует она — хороший или плохой человек к ней пришел.

«Плохих людей нет, — поправила она меня, — есть грешные, несчастные, больные люди, есть и служители беса. Когда они приходят, то мне плохо делается, перед глазами — кромешная тьма, и сердце начинает болеть. А если человек добрый и светлый, то перед моим духовным взором серебристый свет сияет, искорками переливается, когда появляется больной или нераскаявшийся грешник, то все кажется унылым, серым, а на сердце — грусть и печаль, скорбно становится».

Мне хотелось полюбопытствовать, какого же Цвета я сама, да не решилась. А матушка, улыбаясь, сказала: «Не кручинься, ты разноцветная». — A черный цвет у меня бывает?» — «Была бы ты черная, я бы тебя прогнала».

Однажды мне пришлось наблюдать такую сцену. Постучали в дверь, открываю. Входят две разодетые и накрашенные особы. Одна лет сорока, вторая, верно ее дочь, лет шестнадцати. Бесцеремонно входят, несколько пренебрежительно в качестве подношения протягивают трехлитровую банку капусты, литровую банку варенья и десятирублевую бумажку.

Матушка, только что мирно Отдыхавшая и говорившая со мной, вдруг как-то вся сжалась, потускнела и замолчала. Как ни пыталась я ей объяснить, что к ней посетители, она Упорно, потупясь, молчала. Так и пришлось этим двум особам уйти ни с чем. Едва за ними закрылась , она мне говорит: «А теперь пойди и выброси Все, что они принесли, а десять рублей порви, чтобы ненароком кто эту «десяточку» не поднял. Это колдовки приходили, чтобы меня извести». Я молча вынесла подношения и думаю: надо же, и про десять рублей узрела.

Матушка была маленького роста, одевалась очень просто, опрятно, но вещи были такими старенькими, что она казалась нищей. Ее почитатели приносили ей добротную одежду, но старица все раздавала, а сама упорно продолжала носить латаное-перелатаное.

Вспоминается мне и такая история.

Приехала ко мне погостить Наталья, молодая девушка из Львова. После смерти отца Серафима она часто посещала его могилку. На этот раз у нее стала сильно болеть голова. Я ее наставляю, мол, грешить меньше надо, тогда и голова болеть не будет, а то у нас как где защемит, так мы к батюшке едем. Но Наталья совсем расхворалась, и я ей предложила обратиться к матушке. Поведала о ее духовном родстве с отцом Серафимом и заметила, что, может, другого случая увидеться с матушкой не представится, так как она очень слаба. Правда, моя гостья все сомневалась, как ей быть, ведь у нее духовный отец — батюшка Серафим.

Но тем не менее мы поехали в Харьков.

Матушка приняла нас ласково, благословила, а Наталью все по голове поглаживает и, сияя, ей говорит: «Не будет болеть головушка, не будет».

Наталья стоит притихшая, довольная, изумленная. А потом подхватила пустые ведра и с разрешения матушки побежала по воду.

Сидим, рассказываю матушке о житье-бытье белгородском, вдруг в дверь стучат, да так сильно! Открываю, на пороге — пышная дама, отдышаться не может, вся чемоданами обвешана, рядом попутчики тоже с сумками, их человек пять. Прошу их вещи оставить во дворе и по двое заходить. Но дама говорит: «А им и не нужно, мы специально сделали крюк, из-за меня, это у меня голова болит который уже год, всех врачей обошли, сколько денег затратили, а улучшения никакого. Нам сказали, что матушка может помочь».

Матушка встретила женщину сдержанно. После всей суеты последних дней и у меня голова нестерпимо болела. Приехавшая дама во всех подробностях описывала свое состояние, а матушка молча, не перебивая, сняла с головы платок и протянула болящей: «Наденьте платочек на голову». Он, прямо скажем, был не первой свежести, кое-где следы от печной сажи. Я вся напряглась от ожидания и эгоизма, мне не хотелось, чтобы эта святыня попала в руки непонятной дамы. Но та, скривившись, брезгливо двумя пальчиками взяла платок и положила его на стол. Я быстренько покрылась им, и голова моя моментально прошла, а по всему телу разлилось ласковое тепло. Женщина попросила дать ей платок почище. «Что же мне делать, матушка, — недоумевала она, — ведь я издалека приехала?» Матушка строго сказала: «Выходит, незачем было и ехать».

Когда гости удалились, я подсела к матушке и хотела попросить ее подарить платочек мне. А она уже гладила меня по голове и приговаривала: «Помог платочек? Ты его никогда не снимай. Другие всякие фасоны на голове наводят, а ты в платочке ходи, и голова болеть не будет».

Наталья про свои болезни у матушки спрашивать не стала, вроде и забыла, зачем ехала, да и людей было много. За хлопотами по хозяйству день прошел быстро.

Прощаясь с Натальей, матушка обняла ее, приголубила, поцеловала в голову и пообещала: «А головушка твоя болеть больше не будет, только фасонов не наводи да платочек не снимай». Наталья, по молодости, старалась светскую моду соблюсти, даже пыталась как-то оправдаться перед матушкой. А та ей свое: «Попроще одевайся, Наталочка, попроще».

Матушка любила молиться в харьковском храме в честь Озерянской чудотворной иконы Божьей Матери, что на Холодной горе. Она медленно обходила иконы, сосредоточенно и со страхом Божиим припадая к каждой.

Однажды молодому священнику не понравилось, что какая-то старушка замешкалась у иконы, и прислужник по настоянию священника попытался ее поторопить. Но матушка, как бы не замечая его, продолжала молиться.

Священник проявил настойчивость, и упрямой старушке пришлось удалиться. Она безропотно встала ближе к выходу, и тут послышался звук треснувшего стекла, и на весь храм разлилось благоухание. Священник, производивший каждение, в оцепенении остановился: толстое стекло, покрывавшее большую старинную икону Божией Матери, дало огромную трещину, и от нее исходил чудный аромат. Матушка в смирении и смущении принимала покаяние молодого священника и прислужников.

Затем отслужили молебен перед чудотворной иконой Божией Матери.

Этот случай рассказала мне послушница Анастасия, которая сопровождала матушку Наталию везде.

Как-то зимой в очередной свой приезд в Харьков я застала старицу оживленной и радостной. Среди ее духовных чад нашлись люди со связями. Они решили устроить ее в хорошую больницу, чтобы сделать операцию глаз. А через две недели картина была иной. Матушка открыла мне дверь. В комнате не топлено, по всему видно, что ее несколько дней никто не посещал. Лицо и платочек на голове выпачканы сажей, верно, сама пыталась печку растопить. Сжалось у меня сердце: «Что, матушка, не взялись доктора вам зрение вернуть?» А она мне спокойно так отвечает: «Вот ведь искушение какое! Засобиралась на старости лет перед смертью свет Божий повидать, на мир посмотреть. Да на ночной молитве явился мне дорогой батюшка

Иоанн с одной стороны и батюшка Серафим с другой. Батюшка Иоанн и говорит мне: «Негоже тебе, Наталичка (так он называл меня в детстве), о телесном зрении заботиться. Телесное зрение приобретешь, а духовное потеряешь». Благословили меня святые отцы и ушли. Так зачем же мне оно, плотское зрение? Раз батюшка запретил, значит, так доживать стану».

Скончалась матушка Наталия в 1985 году, тихо, как и жила, похоронена в Харькове. За год до того умерла ее младшая сестра Степанида. Муж Степаниды Василий взял матушку к себе в дом, где она была окружена теплом и заботой. Вскоре после кончины матушки Наталии умер и Василий.

Мы, как и раньше, часто навещали матушку, но на похоронах быть не пришлось. Вышло так, что в тот день мы оказались далеко от дома. Вечная память нашей дорогой матушке!