ВОСПОМИНАНИЯ О СТАРЦЕ СЕРАФИМЕ ДУХОВНЫХ ЧАД

Жизнь отца Серафима являла собой неугасимое горение духа. Любовь к Богу с раннего детства, пылкая и жертвенная, вдохновляла и укрепляла его на трудном жизненном пути. Он мужественно переносил невзгоды, за все благодаря Бога, пребывая в твердой уверенности, что испытания посылаются человеку от Бога и необходимы для его очищения и освящения.

Со смирением преодоленные трудности не ожесточили пастыря, напротив, сделали его человеком широкой души, с горячим, любящим сердцем. Отец Серафим был скромным, кротким, смиренным человеком. Добрый и снисходительный к другим, он был необычайно строг к себе, вел аскетическую, подвижническую монашескую жизнь, имел всецелое послушание своим архипастырям и искренне любил их.

Всего себя старец Серафим посвятил служению людям. Любовь к ближним прежде всего выражалась в его самоотверженном пастырском душепопечении. Любвеобильное сердце старца было всегда открыто для всех приходивших к нему. Живая вера в Бога, глубокое смирение, ум, просветленный светом христианских истин, духовная опытность, приобретенная подвижнической жизнью и долговременным общением с людьми всех возрастов и профессий, — все это сообщало живому слову
старца силу, убедительность, проникновенность, а часто и прозрение прошедшего, настоящего и будущего из жизни собеседника. Со всех концов страны стекались к нему люди, делясь с ним своими горестями и радостями, испрашивая совета, и все уходили от него с обретенным душевным покоем. Пастырь, умудренный жизненным опытом, просвещенный благодатью Божией, находил путь к каждому сердцу. Ему были совершенно чужды осуждение и равнодушное отношение к людям.

Всех, кто хоть однажды посетил отца Серафима, старец считал своими духовными чадами, за которых он всегда молился. Об этом отец Серафим говорил неоднократно.

В жизнеописании архимандрита Серафима невозможно не сказать о его духовных чадах, ставших епископами, иноками, священниками, об их общении, о том, как воспринимали старца и относились к нему люди, трудившиеся на ниве Христовой. Между отцом Серафимом и некоторыми известными своими духовными дарованиями старцами возникли дружелюбные отношения, которые называются еще родством по духу. Это схиархимандрит Прохор (до схимы Полихроний), схиигумен Амфилохий (до схимы Иосиф) из Почаева; благословлял на поездку в Ракитное своих духовных чад и схиархимандрит Севастиан из Караганды. Из Троице-Сергиевой Лавры приезжал архимандрит Кирилл (Павлов), из Успенской Печерской обители - схиигумен Савва и архимандрит Адриан (Кирсанов), из Китаевой пустыни (Киев) — игумен Пафнутий (схиархимандрит Феофил). Узы любви о Господе связывали отца Серафима с духовниками женской Преображенской пустыни под Ригой - схиархимандритом Космой и архимандритом Таврионом. В 1968 году митрополит Рижский и Латвийский Леонид после кончины старца Космы пригласил отца Серафима быть духовником насельниц Спасо-Преображенской пустыни.

Но по молитвам прихожан Ракитнянского храма Господь оставил батюшку на прежнем месте, а духовником в пустыни стал отец Таврион. Ныне духовником пустыни является игумен Тихон — духовный сын отца Серафима из Ракитного.

Ниже приводим воспоминания об отце Серафиме его духовных чад и близких по духу людей.

Архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий (Смирнов): «Моя первая встреча с архимандритом Серафимом произошла в 1959 году в Спасо-Преображенской пустыни под Ригой. В этом крохотном монастыре храмы и келлии еще были не устроены, все это будет позже, после того, как владыка Леонид (Поляков) пригласит в 1968 году архимандрита Тавриона (Батозского) — старца, ставшего духовником Преображенской пустыни, который в течение десяти лет, до дня своей кончины 13 августа 1978 года, руководил духовной жизнью насельниц обители.

А примерно за десять лет до того мне, "юному семинаристу, глубоко в душу запало церковное богослужение, проходившее при участии отца Серафима в монастырском храме. Со всей теплотой, каким-то неземным дыханием души, со многими слезами творил он о всех горячую молитву к Богу.

Любовь и сострадание к людям ощущались и в его проповеди. Именно от него я услышал такое чтение Евангелия, которое долго еще звучало в моей душе. Можно сказать, читал он всем сердцем, от глубины всего своего существа. Я помню это и сегодня. Молился он со слезами, горел во время молитвы, он творил ее, жил ею, ощущая постоянную потребность в общении с Господом. Кто имел радость общения с батюшкой, во всей полноте мог оценить его высокий духовный дар.

Спустя пятнадцать лет Господь снова сподобил меня побывать у этого дивного благодатного старца, на сей раз уже в Ракитном...

Мы с братом прибыли в будничный день, а в церкви было довольно многолюдно. Все присутствующие принимали участие в Елеосвящении (соборовании), которое сопровождалось душераздирающими криками страждущих душой и телом паломников, единственной надеждой которых была молитва отца Серафима. Крики болящих приводили нас в ужас. По болезни и телесной немощи (батюшке тогда было уже 80 лет) отец Серафим не присутствовал в храме, мы его застали в келлии за чтением молитвенного правила. Он нас принял как своих давних знакомых. Его светящиеся глаза излучали отеческую любовь. Хотя со времени моей первой встречи с ним в Рижской пустыньке прошло уже много лет, старец ничего не забыл: тот же любящий и внимательный взгляд, проникающий в самую душу, доставлявший тихую радость и покой...

Внешне он почти не изменился, только стал еще более согбенным от той непосильной в человеческом понимании ноши, которую он не тяготился нести за нас. На его аскетическом лице добавилось лишь больше скорбных морщин — своего рода печать бессонных ночей и бдений со слезами, голова старца стала совершенно седой.

Мы попросили благословения исповедаться, что он с любовью и исполнил.

Во время исповеди все сомнения и тревоги рассеялись как бы сами собой, для меня это был не обличитель, который знал все о человеке, но близкий и родной человек. Не было во мне и страха, удерживающего от исповеди, наше общение скорее походило на доверительную беседу сына с отцом.

После разрешительной молитвы батюшка обнял меня и крепко, довольно сильно прижал мою голову к своей, как бы обмягчая ее буйность, а может, таким образом вложил силу своих охранительных молитв на мою дальнейшую пастырскую и архипастырскую жизнь.

Наша встреча пришлась на первый день Петрова поста. Отец Серафим пригласил нас к обеду.

Трапеза проходила в той же комнате, где он совершал свое молитвенное правило. За скромным постным столом беседа продолжилась. Батюшка живо интересовался нашей монастырской жизнью. Он как никто, умел внимательно слушать, говорил мало, голос его всегда был тихим. Старец вступал в разговор тогда, когда нужно было что-то уточнить или дополнить для нашего понимания, при этом он не перебивал говорящего.

О себе самом, по присущей ему скромности, он не рассказывал, но с особой теплотой вспоминал учебу в Московской духовной академии.

Я обратил внимание, что во время трапезы батюшка все больше потчевал нас — сам же к еде только прикоснулся. Казалось, в его присутствии можно пребывать часами, без утомления и усталости от разговора. Но это было невыполнимым желанием: мы понимали, что временем старца нужно дорожить, возможности встретиться с ним ищет множество страждущих.

Этот поток увеличивался особенно в дни поста, поскольку отец Серафим нес послушание духовника Курско-Белгородской епархии.

Испросив у старца его молитв и взяв благословение, мы тронулись в обратный путь. Благословлял нас батюшка напрестольным крестом. Запомнилось, что по молитвам старца и с Божией помощью мы без происшествий преодолели большое расстояние на нашем ненадежном стареньком автомобиле. Встреча с отцом Серафимом на всю жизнь вошла в мое сердце, воспоминание о нем согревают мою душу и с произнесением его дорогого имени я чувствую прилив духовных сил, поддержку в молитве, в архипастырском служении Богу и святой Матери-Церкви.

Царство ему Небесное, вечный покой».

Архимандрит Кирилл (Павлов), духовник Троице-Сергиевой Лавры, рассказывает о встрече с отцом Серафимом.

«В Ракитное мы приехали с архимандритом Геннадием (Давыдовым) , который служил в селе Покровка недалеко от Ракитного. Отца Геннадия я знал давно, это был мудрый старец с природным смекалистым умом.

С отцом Серафимом я лично знаком не был, только слышал от его духовных чад и от своих собратьев по вере, какой это любвеобильный, кроткий и смиренный батюшка.

Когда мы подъезжали к селу, меня наполнило чувство радости и внутреннего умиротворения. Машина остановилась возле храма. Не успели мы выйти из нее, как батюшке сообщили о нашем приезде. Он встретил нас с таким воодушевлением, как будто ждал нас. Его глаза светились необыкновенной любовью. Он поприветствовал нас троекратным лобызанием, спросил, как доехали и нуждаемся ли мы в отдыхе. Мы не устали. Несмотря на свой преклонный возраст и слабое здоровье, батюшка выглядел бодрым. Хотя я его видел впервые, было такое чувство, что мы никогда с ним не расставались. Нас пригласили попить чайку в комнату, где обычно проводилась келейная молитва.

Беседа наша продолжалась. Мы говорили о делах церковных, вспоминали о прошедших годах, батюшка интересовался о жизни братии в Троице-Сергиевой Лавре.

Что я могу сказать о нем? Это был человек не от мира сего. Если вспомнить слова Христа, которые он сказал о Нафанаиле, который пожелал увидеть Его, что это подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства (Ин. 1, 47), то этими словами Христа можно сказать и об архимандрите Серафиме. Он не мудрствовал лукаво. Из его уст не исходило никакого пустого слова, не произносилось шуток, и в нем не было лести. Все его слова были наполнены смыслом. Я не заметил и тени неудовольствия или раздражительности в его голосе, он никого не осудил, не выразил какого-либо негодования. Был кроток, скромен и смирен.

Что меня больше всего поразило и запомнилось - это его неподдельная любовь, исходящая из глубины его сердца, одинаковая ко всем. В присутствии батюшки все умиротворялось. Да, этот человек был наполнен Божией любовью. Это впечатление «сталось в моем сердце.

Батюшка повел нас в храм, показал иконы, написанные иеромонахом Зиноном. Мы не заметили времени, которое прошло очень быстро. Нам надо било уезжать. Не было у нас усталости, не чувствовалось утомления от поездки. Сфотографировавшись с батюшкой и паломниками на моленную память, мы поблагодарили Бога за дарованную нам встречу и общение. Тепло простившись с отцом Серафимом, мы отправились в обратный путь.

На душе было легко, но все-таки грусть расставания ощущалась в моем сердце. Долго я еще оставался под впечатлением от встречи с этим удивительным человеком и подлинным христианином. Хотя с тех пор прошло много времени, но образ отца Серафима и его всепроникающая любовь не изгладились в моей памяти, а на всю жизнь вошли в мою душу.
Будем же непрестанно молитвенно памятовать о нем, платя за любовь любовью и питая надежду, что он у Господа не забудет нас в молитвах, как не забывал при жизни. Да упокоит Господь душу его в селениях праведных».

Отец Серафим был необычайно мягок и внимателен, когда дело касалось пастырского служения. Об этом вспоминает игумен Нектарий (Марченко), настоятель храма в честь Преображения Господня в Радонеже.

«Впервые я приехал в Ракитное к отцу Серафиму, чтобы посоветоваться, жениться мне или нет. Батюшка внимательно посмотрел на меня, улыбнулся, наклонил голову и молчал. Немного помедлив, я продолжал расспрашивать: «Может, мне повременить?» Тогда батюшка оживился и говорит: «Да, да, деточка», и очень радостно обнял, поцеловал и прижал к себе.

Уже потом я понял, что отец Серафим старался не навязывать своей воли и давал человеку самому сделать выбор. Он руководил нашей духовной жизнью, призывая Божие благословение на принятое нами же решение, если, конечно, оно согласуется с волей Божией.

А как удивительно он умел отказать, не смущая человека! Я обращался к нему за разрешением разных вопросов, просил его благословения. Oн вначале улыбнется, подбодрит (сам весь светится, греет душу) и с радушием скажет: «Это не будет вам полезно», и ты смиряешься, на душе становится спокойно и нет ничего огорчительного, словом, остаешься утешенным.

А благословения его были прямо-таки чудодейственны. Однажды, уезжая от батюшки домой в Донецк (август, время отпусков, да летом с билетами всегда было трудно), я достал билет только в общий вагон, а там яблоку негде упасть: не то что сидеть — стоять не было возможности. Я сильно устал. И тут увидел на одной из полок чемодан. Почти безнадежно поинтересовался, чей он. Чемодан убрали, и, невероятно, место оказалось в моем распоряжении. Как при такой толчее никто не занял полку, будто она была оставлена специально для меня? Про себя поблагодарил отца Серафима за его молитвы.

...Передал я батюшке записку, в которой просил благословения стать священником, спрашивал, можно ли мне поехать по святым местам.

«Поезжайте, — сказал он, — и в Риге побывайте у владыки Леонида, а потом расскажете мне».

Поездка была удачной. Воодушевленный, вернулся я в Ракитное и с нетерпением ждал разговора с батюшкой. Но он медлил с приглашением.

Уже три недели прошло, я в это время читал и пел на клиросе. Старец при встрече благословлял меня, пожимал руку, но уходил и даже не вспоминал, что обещал поговорить со мной после поездки. Я нервничал, чувствовал, что это неспроста, что за этим стоит нечто значимое для меня. Однажды я не выдержал и спросил: «Батюшка, что же, не получится из меня священник?» Тут он улыбнулся и сразу же ответил: «Если бы все так беспокоились, как вы, то многих священников мы бы недосчитались».

Видя мое душевное состояние, он укрепил меня в принятом мною решении быть священником, тем самым сняв тяжесть с моей души.

При моей второй встрече с батюшкой я спросил его, может ли он быть моим духовным отцом. Он прижал меня, поцеловал, взял за руку и говорит: «Да, деточка». Я тогда не очень-то понимал, что такое духовник.

Мне казалось, что я ведь с образованием, мог бы какие-то проблемы решать самостоятельно, без чьей-либо помощи. Только позже, когда сам стал священником и столкнулся с трудностями в разрешении духовных вопросов, я понял, что наш ум, наши знания без духовного руководства мало что значат.

Когда Господь сподобил меня в первый раз исповедаться у отца Серафима, он тогда уже редко исповедовал в храме: не под силу ему было справиться с бесконечным потоком страждущих, шедших к прозорливому старцу и днем и ночью. Он старался принять всех разве только в день своего Ангела, по престольным праздникам. Правда, духовенству никогда не отказывал. После исповеди батюшка пригласил меня на трапезу. Пока накрывали на стол, я заговорил со старцем: «Простите меня, батюшка, я непозволительно оправдывался на исповеди». А он, чтобы меня не смущать, низко наклонился, осенив себя крестным знамением, и мне стало стыдно. Я был поражен его тактом, смирением и любовью. Удивительно, как глубоко он мог проникать в душу человека, снимая всякую тяготу с души».

Из воспоминаний протоиерея Леонида Константинова, настоятеля храма во имя святителя Иоасафа Белгородского в Белгороде.

«В октябре 1979 года я и отец Иоанн Абрамук, настоятель Крестовоздвиженского храма, поехали в Ракитное к архимандриту Серафиму. Об этой поездке отец Иоанн говорил мне давно, и я немного побаивался. Я понимал, что это были своего рода «смотрины»: дело шло к моему рукоположению в сан диакона. Отец Иоанн получался за меня, брал на себя ответственность перед правящим архиереем. Поэтому, чтобы еще раз убедиться в моем искреннем желании служить Богу и Церкви, он и повез меня к знаменитому старцу, которого по всей России считали прозорливым…

С замиранием сердца думал я о предстоящей встрече с отцом Серафимом.

Слава о нем шла по всей России. Пройдя кругами ада в сталинских лагерях, он не утратил любви, сумел сохранить ее в своем сердце и к друзьям, и к врагам. А Господь, видя это, приумножил ее во сто крат. Со всех концов страны стекались к нему страждущие, жаждущие утешения, совета и молитвы. В келлии и возле храма, где служил отец Серафим, каждый день можно было видеть десятки и даже сотни людей. Были здесь архиереи и писатели, преподаватели вузов и военные, но больше всего было простых, известных одному только Богу мирян. Всех с любовью принимал батюшка Серафим. Никто не оставался неутешенным. Ходили слухи, что еще в 1956 году именно он силой своих молитв смог взять икону из рук окаменевшей Зои. Случай этот будоражил сознание и верующих, и атеистов. «Какова будет моя встреча с ним? — думал я, подъезжая к Ракитному — Примет ли меня отец Серафим или, обличив грехи мои, не допустит даже и до порога».

Чем ближе были мы к Никольскому храму, тем неотступнее донимали меня эти мысли. Но на душе было спокойно, автомобиль наш мчался быстро, и вот уже вдали показалось село Ракитное. Я где-то читал, что это бывшее имение князей Юсуповых. Когда-то один из них, Феликс Юсупов, отбывал здесь наказание за убийство Распутина. Много воды утекло с тех пор, и многое изменилось. Маленькое в прошлом сельцо стало ныне крупным районным центром с больницами, школами и заводами. А для тысяч православных людей это было место, где уже двадцать лет служил Богу и людям великий молитвенник — отец Серафим.

Наконец наша машина остановилась у церковной ограды. Мы вышли и направились к небольшому домику, где жил знаменитый старец. День был будничный, и служба в храме не совершалась. По таким дням отец Серафим обычно служил у себя в келлии обедницу с приезжим духовенством. Мы зашли в прихожую. Здесь уже было человек десять священников, прибывших из разных мест. Встретила нас монахиня Иоасафа. После взаимных приветствий она, среди прочего, пожаловалась на отца Серафима.

Оказывается, батюшка опять всю ночь не сомкнул глаз, молился и клал поклоны. Такие строгие подвиги и ночные бдения внушали тревогу ближайшему окружению старца — боялись за его здоровье. Между тем я стал осматривать помещение. Прихожая была небольшая, но места всем хватало. Несколько клеток с певчими птицами, пучки душистых трав, иконы — вот и все убранство. Прямо передо мной раскрытая дверь вела в основную комнату, гораздо больше прихожей. Но туда никто не входил. Я не сразу заметил справа еще одну небольшую дверцу, ведущую в келию старца. Приезжие священники в ожидании выхода старца говорили о своих приходских проблемах. Один жаловался на алчность старосты, другой радовался удачной покупке лампадного масла, третий сетовал на болезни.

Это был близкий, но пока еще не очень известный мне мир. Мое внимание привлекла большая старинная гравюра, изображавшая схождение благодатного огня над Гробом Господним в Иерусалиме.

Вдруг все смолкло, и почти рядом с собой я увидел очень ветхого и немного сутулого старичка с пепельной бородой, облаченного в мантию. Я замер.

Это был отец Серафим. Он появился не из парадной открытой двери, откуда все его ждали, а из своей келлии. Подходя к каждому, он приветствовал гостя троекратным целованием. Меня он обнял, благословил и спросил имя. «Леонид», — ответил я. «Что-то не припомню», — сказал батюшка. В это время отец Иоанн, тоже немного растерявшийся, представил меня. «А, готовите себе помощника», -одобрительно заулыбался старец и попросил всех, кто хочет исповедаться, зайти к нему. Когда подошла моя очередь, я приблизился к батюшке с трепетом. Прямо передо мной стоял небольшой аналой с Евангелием и крестом. Я склонил голову, и отец Серафим накрыл меня своей епитрахилью... Помолившись, батюшка начал со мной разговор. Никогда и ни с кем я так свободно и доверительно не говорил. Открыв отцу Серафиму свое желание стать священнослужителем, я выразил сомнение: «Может быть, эта мысль пришла ко мне случайно». «Нет, деточка, — отвечал старец, — ничего случайного в этом мире не бывает». И, сославшись на слова Апостола Павла, батюшка прочитал надо мной разрешительную молитву.

Затем (мне это особенно хорошо запомнилось) отец Серафим взял меня за голову и очень крепко прижал к своей. Я даже не ожидал, что у старца такая сила. В последующие наши встречи он делал так всегда. «Теперь иди туда и приложись к стопочке», — сказал батюшка, указывая на угол комнаты. Я прошел в глубину келлии и увидел след от человеческой стопы. Это была величайшая святыня — оттиск со следа, оставленного Пресвятой Богородицей. С замиранием сердца, уже плохо соображая, я поцеловал святыню и, приняв благословение, вышел из келлии.

Когда исповедь закончилась, отец Серафим пригласил всех в основную комнату, где и началась обедница. Я читал «Апостол», батюшка остался доволен чтением и похвалил меня.

Затем в этой же комнате мать Иоасафа накрыла стол, и старец всех пригласил к обеду. Пища была постной, но очень вкусной и даже изысканной. Сам отец Серафим, как я заметил, съел ложку грибного супа и выпил чашку чая. На этом его трапеза закончилась. Зато я ел за троих.

Особенно, помню, понравились мне грибы и груши в меду. Любезно поддерживая разговор, батюшка не забывал про мою тарелку. «Леониду, Леониду подкладывайте», — несколько раз заботливо напоминал он матери Иоасафе. Слезы умиления выступают у меня на глазах, когда я вспоминаю эту первую встречу. О духовные богатыри земли Русской!

Какими словами выразить вам свое великое восхищение? Дивен Бог во святых Своих (Пс. 67, 36), и радуется Церковь наша, воспитавшая таких чудных подвижников.

Когда мы прощались с отцом Серафимом, он сказал: «Я замолвлю о тебе слово архиепископу».

Спустя месяц у меня состоялась еще одна встреча с отцом Серафимом, которая прошла еще более благодатно. В ту вторую встречу вышло так, что мы с отцом Иоанном задержались у старца гораздо дольше обычного и прощались с ним уже тогда, когда все разъехались. Он вышел проводить нас, и вот, уже попрощавшись, я снова вернулся и упал перед ним на колени. «Поезжай с миром, — сказал батюшка с теплой улыбкой. — Я буду за тебя молиться».

Вскоре я принял сан и встречался с отцом Серафимом уже будучи диаконом. Так в мою жизнь вошел архимандрит Серафим, дивный угодник Божий и пламенный молитвенник за всех страждущих в этой земной юдоли...

До той поры не иссякнут в недрах святой Руси такие светильники, пока будет она верна родному Православию и заветам святых отцов. Ведь это наши корни, через которые питаемся мы живительной евангельской влагой».

Воспоминания протоиерея Владимира Деменского (умер в 1997 году).
«Я часто приезжал в Готню к маме и в Ракитное навестить свою сестру Неониллу (в иночестве Веру, в монашестве Иоасафу).

Отца Серафима я знал около двадцати лет. Были у нас и беседы с ним.

Видя его занятость и усталость от бесконечных посетителей, я старался не отвлекать его. Иногда было желание подойти и поговорить, но как только соберусь это сделать, он мне рукой махнет, и я понимаю, что ему не до меня (еще не время). Сядет, бывало, батюшка во дворе в кресло - вот, думаю, сейчас самое время с ним побеседовать, а он мне знак подает - опять нельзя.

Собрались мы однажды ехать в Курск в епархиальное управление. Сели в машину, в пути, кажется, только и поговорить, завожу я разговор, а он показывает рукой на губы. И снова ничего не вышло.

В общем-то, признаюсь, никакой особой необходимости в разговоре у меня не было. Просто, как обычно, люди не молчат друг с другом, обязательно что-нибудь говорят. Он же постоянно пребывал в молитве и богомыслии.

Мы же любим поговорить в силу своей духовной расслабленности, небодрствования и незанятости постоянной молитвой. Однажды он сказал мне: «Отец Владимир, пора и вам начинать молиться» (я тогда уже около тридцати лет был священником). Я понял, что он меня призывает совершать постоянную молитву, соединяющую нас с Богом.

А вот мою матушку Нину он всегда принимал. Она болела и только его молитвами спасалась. Для нее, и других страждущих он не жалел времени, которого у него ни на что не оставалось, а молился он ночью. Я часто спал у него в домике. Ночью проснусь и вижу - у батюшки в келлии лампадка горит. Отодвину шторку, смотрю, а он стоит коленопреклоненный на молитве.

Он молился за всех, знал нужды каждого и делал все, чтобы облегчить страдания человеческой душе. О себе он не думал, никогда не отдыхал, в привычном понимании этого слова. Когда батюшка сильно переутомится, приляжет на кровать, не сжимая сапог, подремлет пятнадцать-двадцать минут и - на молитву. Часто он так и спал, не снимая сапог. Я не видел его ни в какой иной одежде, кроме подрясника (у него не было гражданской одежды). Он не снимал его и во время гонений и репрессий, хотя много перенес насмешек и поруганий| в то вседозволенное время.

Однажды в один из своих приездов в Ракитное я забыл дома свой наперсный крест, а он предложил сослужить ему в храме. Я сказал, что торопился и забыл крест дома. Он дал мне свой крест с украшениями.

Когда после службы я поблагодарил его и стал возвращать крест батюшке, он сказал: «Отец Владимир, оставьте его себе. Я в своей жизни креста ни с кого не снимал». Иерею отцу Николаю Белецкому из Белгорода отец Серафим подарил свой наперсный крест, и когда тот заметил, что он не протоиерей, батюшка посоветовал: «А вы его пока носите под подрясником». Вскоре отец Николай стал протоиереем.

Однажды после посещения отца Серафима я стал собираться домой, а батюшка и говорит: «Отец Владимир, не торопитесь, побудьте еще, помолитесь». А я пытаюсь объяснить, что, мол, мне пора возвращаться на службу. Он же опять свое: «Не торопитесь, все хорошо будет». Пробыл я у батюшки еще три дня. Вернувшись же домой, нашел предписание о моем переводе на новое место — в город Благодарный. Подивился я тогда прозорливости отца Серафима и его увещеваниям «не торопиться».

Как-то отец Серафим мне говорит: «Отец Владимир, приезжайте к нам насовсем». Я стараюсь ему объяснить, что служу, что у меня там дом. Он говорит мне: «Настанет такое время, пойдете вы на пенсию и приедете к нам навсегда». Вышло, как батюшка сказал. По болезни я раньше срока ушел на пенсию. Матушка Иоасафа — моя сестра — к тому времени умерла, и я переехал в ее дом. Вот и получилось, что живу в Ракитном и служу в храме, где служил батюшка.

Жизнь отца Серафима была поучительна, Господь по его молитвам творил чудеса. Но у нас не было мысли, чтобы записывать все происходящее и собирать факты его прозорливости, исцелений болящих. Я думаю, что тут была какая-то леность с нашей стороны. Уже позже я понял, что нужно было все записывать, ничего не оставлять без внимания, что касалось этого святого человека, живущего среди нас. И слава Богу, что хотя бы сейчас, спустя пятнадцать лет после кончины старца, мы спохватились и собираем по крупицам воспоминания об этом удивительном батюшке, чтобы поведать о нем людям.

Выли времена, когда власти запрещали ему принимать людей и после окончания богослужения все должны были выходить за ограду храма. Но Господь по молитвам отца Серафима исцелял болящих как в храме, так и в дороге, и по приезде домой. Все происходило как бы тайно. Отец Серафим говорил страждущим, что необязательно ехать к нему, что он по записочкам будет молиться о них заочно, была бы только у них вера в помощь Божию. А молиться можно и в своих храмах».

Воспоминания священника отца Валерия Бояринцева и его жены Наталии.

Отец Валерий Бояринцев из Алупки познакомился с отцом Серафимом в 1959 году, будучи студентом художественного училища. Часто и подолгу общаясь со старцем, особенно в начале шестидесятых годов, он имел возможность узнать многие подробности из жизни отца Серафима. Его воспоминания о батюшке вошли в главы, посвященные жизнеописанию старца. Отец Валерий рассказывает:

«Будучи в ссылке, отец Серафим усердно молился Богу, причем, как он вспоминал, память его полностью воспроизводила дневной круг богослужения. Господь дал ему такую память. То есть не имея Часослова, он мог круглосуточно молиться Богу, как этого требовали его сердце и его священнический сан. В ссылке Господь не раз посылал ему утешения. В частности, недалеко от того места, где он работал (по немощи ему приходилось трудиться огородником, а в дальнейшем — сторожем), находился храм. Он даже иногда заходил в этот храм, стоял у дверей, остриженный. И вот однажды на Пасху настоятель позвал его в алтарь. Для ссыльного священника это, конечно, было настоящим чудом.

Облачившись, батюшка сослужил настоятелю на пасхальной заутрене.

Потом он не мог говорить о тех своих переживаниях без слез. Навсегда он запомнил имя того священника — протоиерей Митрофан. Как оказалось, отец Митрофан увидел сон, в котором ему было велено пригласить в алтарь человека, стоящего в дверях. Ему было открыто, что это — священник. Этим повелением он не мог пренебречь. И в дальнейшем он не раз приглашал батюшку сослужить ему, хотя это грозило ему серьезными неприятностями: он мог потерять место или даже мог быть арестован.

Будучи уже на свободе, отец Серафим подарил образок Святителя Николая одной верующей в связи с рождением ребенка. Она отнеслась к подарку равнодушно. И батюшка сказал ей в назидание: «Точно такой образок я носил всю свою ссылку на груди, он меня спасал от верной гибели».

Однажды его послали за Енисей охранять лесосклад, который ежедневно посещали медведи. Заключенные предупредили, что это верная гибель.

Таким образом, лагерное начальство избавлялось от неугодных ему заключенных. Оттуда никто живым не возвращался. Звери жестоко расправлялись с безоружными сторожами. Батюшка все время молился, ограждал себя крестом, и медведи не смогли к нему приблизиться...

Утро отца Серафима начиналось с утренних молитв, переходило в полунощницу, затем он читал третий, шестой часы, Изобразительные, потом Апостол, Евангелие дня и непременно то обычное Евангелие, которое читают в Изобразительных о Причащении, затем «Верую», и тогда уже был завтрак. Это утреннее правило продолжалось в обычный день с 7 до 11 часов. Затем в свое время — девятый час, вечерня, малое повечерие, каноны дня. Иногда вечернее правило начиналось часов в 8 и кончалось ближе к полуночи. Таким образом, молитвенное правило каждый день продолжалось семь-восемь часов. У меня осталось впечатление, что это очень долго и утомительно. Кто работал, — а у меня чаще всего было послушание трудиться, - тем правило сокращали. Обязательными были только утренние молитвы и полунощница, а затем шли трудиться.

Когда совершалось богослужение в храме, всех будили в 6 часов. После утренних молитв читали полунощницу. Сам батюшка поднимался часа в 3-4. У него — свое правило: кроме обычного правила он читал «Ко Святому Причащению», уже никого не приглашая. И затем с 7 часов — служба, вычитывались часы. Литургия начиналась около 10, кончалась в 1 или в 2 часа. После литургии еще были молебны с акафистом. И все заканчивалось в 3-4 часа дня. Мы могли, съев просфорки, расходиться. А батюшка еще шел крестить и на другие требы. Крестил он обычно полным чином, минут 45, хотя бы и одного ребенка. Часов в 5 вечера он приходил домой. Только и мог сказать: «Матушка, попить». Есть он уже почти не ел, но всех усаживал за стол. За трапезой можно было кое-что для себя выяснить, если что-то не успел на исповеди у другого священника. Отец Серафим находил возможность сказать каждому то, что как раз именно ему и нужно было услышать. И когда подходили под благословение, он мог сказать что-то индивидуальное.

Казалось, можно было бы изнемочь от таких нагрузок, но сам отец Серафим признавался: «Вот уже сил никаких нет, но только дошел до престола — «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа...» — и потом уже никакого ощущения себя нет, все легко и просто, только до этого места было тяжело.

Отец Серафим служил тихо, но внутренне очень сосредоточенно и проникновенно».

Наталия Бояринцева вспоминает: «Во время проповеди батюшка все время плакал. Слова его были настолько сердечны, что обязательно размягчали ожесточенную и железную душу. Иногда думаешь: не буду плакать ни за что. Но обязательно что-то из его слов да заденет твое очерствевшее сердце.

На литургии в алтаре всегда находилась стопка носовых платков, которые все были мокрые от слез. Мы их ежедневно стирали.

Богослужения в Ракитном были совершенно необыкновенными. Все молящиеся выстраивались от церковных дверей до центрального аналоя для благословения, рядами стояли вдоль стен. Батюшка шел прямо к центральному аналою. В этот момент было принято петь «Воскресение Христово видевше». Под это песнопение батюшка обычно прикладывался ко всем иконам коленопреклоненно, падал ниц, и весь храм вместе с ним.

И реальное ощущение Воскресения Христова присутствовало в душе.

Конечно, во время евхаристического канона падали ниц все в церкви, почти никого не было, кто стоял бы не коленопреклоненно. Возникало ощущение присутствия Бога».

Отец Валерий Бояринцев рассказывает, что в алтаре старец пребывал в трепетном страхе, литургию совершал в неизменно благоговейном состоянии. Можно сказать, что богослужение было для него поистине священнодействием. Он готовился к нему часа за два, настраивался, сосредоточивался. Чувствовалось, что с таким страхом и трепетом он готовится к встрече с Самим Господом. Перед воскресным богослужением, наверное, это длилось всю ночь. Спал он тогда совсем немного.

Наталия Бояринцева, вспоминая свои встречи с отцом Серафимом, говорит, что самым покоряющим свойством отца Серафима была необыкновенная любовь ко всем. «Например, приходит какая-то старушка дряхлая, приводит девицу. Видно, что та не в себе, психически больная.

Батюшка на нее смотрит, его глаза излучают столько тепла, сочувствия...

Он говорит: «Завтра приведите ее на службу». «Да нет, она сегодня уезжает», — противится старушка. Батюшка начинает ее уговаривать. Выясняется, что девица даже не родственница ей, — попросили, она привезла. После уговоров больную оставляют до следующего дня. Отец Серафим ее причащает и снова упрашивает, чтобы ее еще раз привезли. И таких примеров бесчисленное множество.

Замечательно было в его характере то, что он очень сердечно относился ко всяким семейным проблемам. Видно, его собственный семейный опыт, трудная жизнь, похороны своих детей — все это не осталось втуне. Как никто другой, он понимал и глубоко, до боли, чувствовал переживания матерей, которые рассказывали ему о своих непутевых детях. Он что называется «из нутра» понимал, что такое семейные неурядицы. В батюшке это было как-то особенно пронзительно».

«Надо сказать, — говорит отец Валерий, — что отец Серафим не разрешал жизненные вопросы «на ходу». Батюшка выслушивал наши недоумения, потом скромно говорил: «Ну, помолимся!» Бывало, так проходил день, второй, третий — никакого ответа. Наконец терпение наше кончалось:

«Батюшка, нам же ехать надо!» — «Ну делайте вот так...» Какая-то фраза, сказанная в последнюю минуту перед отъездом, решала многое, и тогда все в жизни устраивалось само собой.

Однажды спрашиваю, уходить ли мне из института. Батюшка мне ответил: «Не уходи», и по молитвам старца я закончил медицинский институт, несмотря на постоянные препятствия со стороны администрации из-за моих религиозных убеждений».

Наталия Бояринцева продолжает: «К батюшке приезжало очень много душевнобольных. В храме они всех устрашали своими криками, топаньем, свистом, маятниковым хождением. Но с приближением отца Серафима они затихали. Батюшка исповедовал их в конце исповеди. Перед этим он уходил в алтарь и молился. Мы всегда за него переживали: он такой слабенький, немощный, еле живой, ему еще и литургию служить, а тут — бесноватые со своей неукротимостью. По окончании литургии батюшка для болящих устраивал соборование. Мы замечали, что с каждым приездом к отцу Серафиму состояние больных улучшалось. Со временем они выздоравливали и просили его благословения на работу при храме. Он благословлял исцеленных оставаться при храмах по месту жительства».

Воспоминания иеромонаха Сергия (Рыбко), настоятеля московского храма в честь Сошествия Святого Духа на Апостолов.

«Еще юношей я не мог удовлетвориться тем, как живу. Я был знаком со многими священнослужителями, и они меня приобщили к чтению духовной литературы. Я читал много, но в литературе не находил утешения для своей души. По милости Божией я попал в окружение духовных чад отца Серафима. Они часто рассказывали о нем, ездили к нему, и постепенно мое сердце расположилось к батюшке: я почувствовал, что он человек святой жизни.

Со временем я стал работать в храме сначала звонарем, затем псаломщиком.

И неизбежно встал вопрос о моем духовном руководстве. Мне хотелось, конечно, иметь старцем такого подвижника и молитвенника, каким был отец Серафим. Вернее было бы сказать, что я мечтал об этом, на самом же деле считал себя недостойным общения с ним и не имел дерзновения просить его быть моим духовником.

Когда Господь сподобил меня приехать в Ракитное и познакомиться с отцом Серафимом, он благословил меня и спросил, с каким вопросом я к нему приехал. Я ответил, что нуждаюсь в духовном руководстве, и просил его указать мне духовного наставника, добавив: «Куда бы вы меня ни направили, я с полной верой поеду и буду выполнять все ваши указания».

Он помолчал и ответил: «А можно я сам возьму вас к себе?» От этих слов у меня колени подкосились. Я сказал: «Батюшка, я недостоин, у меня даже мысли не было просить вас об этом. Для меня это радость несказанная. А что нужно делать, чтобы быть вашим духовным чадом?» Он ответил: «Будете приезжать ко мне на исповедь хотя бы раз в пост».

С тех пор каждый месяц я ездил из Москвы в Ракитное, ощущая в этом потребность. По благословению батюшки я останавливался у Тимофея (теперь он игумен Тихон, духовник Рижской Спасо-Преображенской пустыни), который тогда работал плотником, а после работы выполнял послушание псаломщика. В его маленькой комнате всегда было тесно от паломников, размещались, кто где мог, ночью спали прямо на полу, так что и пройти было нельзя.

Трудно передать словами, что это такое - общение с отцом Серафимом, что значило для меня просто побыть рядом с ним. В душе воцарялись умиротворение и покой, устанавливалась некая тишина, на сердце было легко-легко, и все вопросы как бы сами собой разрешались. Мне не доводилось подолгу беседовать с батюшкой, обычно это были три-пять минут. Но та молитвенная атмосфера, в которой мы все пребывали, общение на церковном дворе и в храме благотворно действовали на нас, жаждущих духовной близости с отцом Серафимом...

Наблюдать за отцом Серафимом всегда было назидательно. Его отношение к Богу, к ближнему, к богослужению, к молитве выявлялось в каких-то репликах, жестах, в самом образе его жизни. Можно без преувеличения сказать, что отец Серафим — это само смирение, сама любовь. Какое же великое счастье, что Господь сподобил меня видеть такого старца!

Как-то было у меня искушение: я стал тяготиться тем, что к батюшке все труднее попасть, что он много внимания уделяет духовенству, которое шло к нему вне очереди. Я же ждал неделю, две. «Если он не может меня принять, то зачем тогда взял в духовные чада», — рассуждал я в раздражении. Однажды во время исповеди батюшка неожиданно вдруг говорит: «А знаете, Георгий, будьте довольны тем, что я за вас частичку вынимаю». Мне стало стыдно, я готов был сквозь землю провалиться. С тех пор эти помыслы меня больше не посещали. Я не понимал тогда, насколько важна молитва старца. Одним из первых, данных мне батюшкой наставлений было пожелание всегда, когда читаешь утреннее правило, просить молитв своего духовного отца.

Со временем, когда уже сам стал священником, я понял, что иереи приезжали к батюшке решать в основном церковные вопросы и редко — личные. С годами и жизненным опытом пришло осознание того, что Господь по молитвам старца милует нас и посылает нам все необходимое.

Однажды я приехал к батюшке, когда он был тяжело болен. Богослужение совершали в келлии. Собралось много приезжих священников. Мать Иоасафа пригласила нас всех на трапезу. Мы ждали батюшку, наконец, он появился, поддерживаемый под руки, медленно и тихо произнес: «Благодарю вас, собратия, что вы имеете такое усердие и приехали поговорить со мной. Поймите, я не могу всех вас принять». Это было сказано от самого сердца, это прозвучало так: я очень хочу, но не могу физически. Он помолчал и продолжал: «В качестве исключения приму трех-четырех человек». Но батюшка выслушал всех семерых священников, ожидавших встречи и беседы со старцем...

Помню, однажды я спросил: «Батюшка, к вам не всегда приедешь и трудно попасть, как мне быть, где исповедоваться?» Он сказал: «Исповедоваться и причащаться можете у кого угодно, как сердце подсказывает. А духовный руководитель должен быть один...»

Из тех многочисленных вопросов, которые я задавал отцу Серафиму, был и такой, можно ли молиться царю Николаю и как, на что он ответил: «Не канонизированному царю-мученику можно молиться так: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего царя-мученика Николая и святыми его молитвами прости моя прегрешения». Спрашивал, можно ли молиться о упокоении русского богослова митрополита Зарубежной Церкви Антония (Храповицкого). Он ответил: «Можно, Господь разберется, кто был прав». — «А как относиться к Зарубежной Церкви?» — «Несомненно, Зарубежная Церковь — это следствие раскола, и никакого литургического общения у нас с ними быть не может». Спросил батюшку, как молиться о властях, ведь коммунисты исповедуют атеизм. Он ответил: «Когда мы молимся о властях, то просим об обращении заблудших. Ведь и в Синедрионе были Никодим и Иосиф Аримафейский».

Однажды в моем присутствии кто-то спросил батюшку, как он различает бесноватых и просто больных. Он ответил: «Когда приезжает такой человек, мы идем с ним на богослужение. Если он одержим, то не может обычно, как все, передвигаться по храму: начинает подпрыгивать, порой даже очень высоко. Если он всего лишь больной, то в храме стоит спокойно и молится»...

За трапезой батюшка обычно молчал, любил слушать других, узнавая церковные новости. Однажды за столом собрались одни священники. В это время никаких вопросов отцу Серафиму не задавали. Он стал рассказывать, что из святого града Иерусалима ему привезли терновник с шипами, из которого был сплетен венец Спасителю. «Вот этот терновый венец расплели, и оказалось, что он словно колючая проволока», — заметил батюшка многозначительно. Сидящие за трапезой  священнослужители продолжали разговаривать друг с другом, не обращая внимания на сказанное. Отец Серафим посмотрел на всех присутствующих и печально опустил голову. Передать его скорбь невозможно. После этого в трапезной воцарилась тревожная тишина. Больше к этому вопросу батюшка не возвращался.

В один из приездов отец Серафим мне сказал: «А ваш путь - путь священства». Я был поражен. Никогда об этом не думал, считал себя грешным и недостойным принять сан. Как-то один из духовных чад батюшки приехал к нему с сыном за благословением на поступление в Духовную семинарию. На вопрос, правильно ли они решили, старец ответил: «Священство — это как помазание Аарона. На ком оно есть, рано или поздно, хочет этого человек или не хочет, обязательно проявится. Если есть на то воля Божия, то это непременно произойдет». Я тогда понял, что сказанное не в последнюю очередь относилось и ко мне, что впоследствии и подтвердилось. Я принял сан через восемь лет после кончины отца Серафима.

Когда батюшка благословлял меня на священство, то сказал: «Готовься».

Вернулся я от него и стал думать, как же готовиться? Пришлось снова ехать к батюшке, разузнать подробности, но батюшка был болен и спросить у него не было никакой возможности... На следующий день моего приезда на проповеди (было празднование святителю Иоанну Златоусту) батюшка Серафим сказал: «Святитель Иоанн Златоуст написал много чудных книг, и среди них есть книга о священстве...» Невольно я задался вопросом: почему это он говорит именно об этой книге? У Иоанна Златоуста двенадцать томов сочинений. В храме — одни старушки и один приезжий иеромонах.

Тут только я понял, что это ответ на мой вопрос, это то, зачем я приехал в Ракитное. Вернувшись домой, я довольно быстро нашел указанные творения. Из них я узнал, что для того, кто готовится стать священником, главное — считать себя недостойным сана и воспитывать в себе смирение.

Мой путь к священству был долгим и непростым. Отец Серафим направлял меня в Одессу к митрополиту Сергию (Петрову; умер в 1988 году). Владыка мне ответил, что поскольку Одесса — город с ограниченной пропиской, то остаться там в монастыре невозможно. Я побывал и в Латвии. Владыка Леонид сказал почти то же самое: прописаться в Риге очень сложно.

Вернувшись к батюшке, я рассказал о возникших трудностях и препятствиях, мешающих моему служению. Батюшка был в раздумье и, как мне показалось, расстроился. Я попросил его благословения остаться в Ракитном при храме. Но отец Серафим не благословил уходить из церкви, где я был псаломщиком. На прощание батюшка все-таки пообещал обратиться к правящему архиерею владыке Хризостому и похлопотать обо мне. Но через месяц, когда я приехал в Ракитное, он сказал, что пока нет Божией воли, придется остаться у себя на приходе, и добавил: «Нужно подождать. А затем все у вас будет хорошо и сразу».

По воле Божией через шесть лет после кончины отца Серафима я попал в Оптину пустынь. Был послушником, затем иноком с именем Сергий.

Вскоре на Духовном соборе объявили, что приняли решение рукоположить меня в сан иеродиакона. Я сказал, что недостоин, но как послушание и по благословению готов выполнить это решение. Вскоре я был рукоположен в сан иеромонаха. Наместник Оптиной пустыни архимандрит Евлогий (Смирнов; ныне архиепископ Владимирский и Суздальский) был в свое время в духовном общении с отцом Серафимом...

До сих пор Господь промыслительно дает мне возможность встречаться со многими духовными чадами батюшки. Он молится и объединяет нас. От общения с теми, кто близко его знал, духовный облик старца раскрывается все глубже и многограннее. Я проникаюсь его величием, которое при жизни не очень-то ощущал, ибо все было сокрыто от наших взоров покровом его глубочайшего смирения. Батюшка покорил себя совершенному смирению.

Многие чудеса, которые Господь совершал по его молитвам, мы, наверное, и не узнаем. Такого смиренного и любвеобильного человека я никогда больше не встречал в своей жизни.

Отец Серафим постоянно молился, даже когда был болен и лежал в забытьи.

Он по памяти читал целые главы из Евангелия. Как-то я попросил у него благословения молиться по четкам и стал уточнять, сколько совершать молитв. Он ответил: «Молитесь непрестанно». Я переспросил: «Как непрестанно?» — «Постоянно и всегда. Да будет Иисусова молитва вашим венцом».

Я благодарен Богу за встречу с этим великим старцем. В наше время это редкость и величайшая милость Божия. Присутствие батюшки, его заботу я ощущаю во всем и верю, что как при жизни, так и по успении он не оставляет своих духовных чад. Мне рассказывали о явных чудесах, о том, что уже после своей кончины отец Серафим не однажды чудным образом спасал своих чад от явной гибели. Многим он являлся в видениях и во сне, наставлял и благословлял...

Господи, молитвами отца Серафима помилуй мя, грешного».

Из воспоминаний Дмитрия Тяпочкина, внука отца Серафима.

«Когда Господь впервые привел меня в поселок Ракитное к отцу Серафиму, мне было пятнадцать лет. Я увидел согбенного седого старца. Он был одет во все черное, и на этом фоне сверкал крест. Скуфья такого же черного цвета покрывала его седую голову. Старец, подняв глаза, посмотрел на меня очень внимательно и грустно. Морщины на его лице свидетельствовали о годах нелегких испытаний, которые выпали на его долю. Трудно было выдержать его долгий любящий взгляд, проникавший в самую глубину души. Я упал перед ним на колени, и слезы сами собой потекли из моих глаз. Голосом, полным участия и любви, старец произнес: «Встань, чадо...»

С того памятного дня прошло много времени. Живя под мудрым руководством батюшки, я многого не понимал, но жить по его святым молитвам было легко и просто, все совершалось как бы само собой. После кончины дорогого отца Серафима мы растерялись, не знали, как быть без него, что с нами будет?

Делая из дубовых досок гроб, мы не сомневались, что наш глазомер не подведет, ведь батюшка у всех нас был перед глазами. Но тело отца Серафима намного превосходило те размеры, которые мы брали за основу.

Он был высокий, примерно метр девяносто. Это с годами он сгибался под тяжестью креста, который мы своими тяготами, грехами, неразумием возложили на его плечи, и он один нес его за всех нас. Только вот духом и скорбями он возвышался над всеми нами, и сегодня мы вряд ли можем постичь ту духовную высоту, на которую вознес его Господь.

Я часто думаю о своем деде. Знавшие его и бывшие ему близкими будут помнить все, что с ним связано, до мельчайших подробностей и свято чтить его память. Сказать, что отец Серафим был истинным миротворцем, это еще не все. Он был человеком не от этого мира, он досконально знал все о живущих рядом с ним людях. Порой мы не всегда понимали и не могли себе представить ту внутреннюю жизнь, которой жил отец Серафим.

Предвидя наше будущее, он, направляя нас по пути, открытому ему во имя нашего спасения, выслушивая наши чаяния, не всегда говорил определенно, что делать, хотя знал, конечно, все. Он, как бы жалея нас, видя всю нашу беспомощность, принимал на себя груз ответственности за наши земные дела.

Мы очень мало знаем о нем, о его прошлом, о ток» как зарождался в нем свет праведности. Знаем, что он с молодых лет священствовал, был в лагерях в период репрессий, по воле Божией остался жив, не любил обновленчества, отстаивал чистоту Православия. Это был воспитанный и высокообразованный человек. Вся жизнь его была, несомненно, молитвенным подвигом с постоянными заботами о близких и дальних, о друзьях и недругах и никогда - о себе. У него как бы отсутствовал тот самый ген, который заставляет большинство в первую очередь думать о себе.

Когда он умер, многие осиротели. Среди этих людей были и писатели, известные ученые, колхозники, моряки и - воры, алкоголики. Все они понимали, что им самим со своими трудностями не справиться, они осознавали свою беспомощность в этом непростом мире. Глаза их загорались только в разговорах о нем. Отец Серафим просветил их духовным светом. Они чувствовали, скорее подсознательно, как сильно он их любил и любит. Им всем было присуще чувство долга перед своей пробудившейся душой. Одни больше, другие меньше, но все они твердо знали, что он их любит и оберегает от греха, молясь за них.

Сложно жить сегодня в мире с самим собой, в одиночку не справиться.

Нарушилась гармония, человек потерял путь, которым шел многие века. Я уверен, что секрет этой гармонии отец Серафим знал в точности.

Гармонию нельзя увидеть, потрогать, ее можно воспринять только душой.

Способны на такое лишь одаренные от Бога люди, каким был наш батюшка».

Схимонахиня Анастасия из Рижской Спасо-Преображенской пустыни вспоминает, что при отце Таврионе приезжал в пустыньку отец Серафим, который говорил: «У вас тут будет много чудес». И действительно, в 1991 году начала мироточить икона преподобного Иоанна Лествичника из иконостаса храма в его честь. А до нее источала миро Толгская икона Божией Матери. Во время архиерейской службы замироточила икона преподобного Серафима Саровского. Те, кто поездил по святым местам, утверждают, что нигде такого чуда нет, чтобы по милости Божией столько икон разом изливали благодать.

Приезда отца Серафима в Рижской пустыньке всегда ждали с нетерпением и радостью. Владыка Пантелеймон вспоминает: «Первая моя встреча с отцом Серафимом произошла у архимандрита Тавриона. Такие встречи были великим утешением для насельниц этой тихой обители и для всех паломников. Отец Серафим обычно сам уведомлял о своем приезде, и все ждали его с нетерпением, готовились словно к празднику. Этих двух старцев — отца Тавриона и отца Серафима - объединял дух неизреченной любви к Господу и людям. Оба они долгие годы провели в тюрьмах и лагерях. Благословение сразу двух великих старцев сохранили мою жизнь, приоткрыв силу их молитв в не постижимых для меня судьбах Господних.

Как-то, в один из моих приездов в пустыньку, собрался я в обратный путь и подошел под благословение к старцам. Они мне в один голос говорят: «Павлуша, ты не уезжай, причастись, потом и поедешь». Я с кротостью им отвечаю, что уже причащался. «А ты и завтра причастись», — советуют они мне. Я исполнил все, как мне наказали батюшки. В дороге произошла автомобильная катастрофа. Два человека, находившихся рядом со мной, сразу погибли, один был тяжело травмирован. Я же остался совершенно невредим. Вот что такое послушание и молитва великих духовных старцев!

Эти святые отцы были храмом Живого Бога, и дух Божий жил в них. Сила их благодати ограждает меня и по сей день от всех ложных путей.

Я глубоко убежден, что отец Серафим был светочем не только земли Русской, но и всего православного народа. О нем знают не только у нас в России, но и за границей. Я встречал верующих, которые уже после кончины отца Серафима свидетельствовали о той чудной помощи от Господа всем, кто с верой обращается к этому великому молитвеннику».

Иеромонах Иоанн (Грибин) из Москвы рассказывал, что когда он впервые увидел отца Серафима, то был поражен необычным сиянием, которое излучало лицо старца, так что его глазам было больно на него смотреть.

Любовь Андреевна Колядина: «Батюшка каждого очень внимательно слушал, чуть приклонив голову. Отвечал очень тихо, кратко, понятно, немногословно. Бледное в лучиках-морщинках светлое лицо было очень выразительно и благородно. Взгляд больших внимательных глаз был проницателен и глубок и как бы вбирал в свой молитвенный круг новую человеческую судьбу. В лице, во всех действиях, движениях старца, в разговоре, во всем — выражение внутреннего покоя».

Ольга Удалая (Эстония): «О батюшке можно говорить без конца, но никакими словами не выразить радости общения с ним. Оказаться в поле внимания отца Серафима было для всех счастливым и незабываемым событием».

Валентина Чернова (г.Раменское Московской области): «Дни и минуты, проведенные рядом с батюшкой, - самые дорогие и счастливые в моей жизни. Он всех учил беречь свое здоровье, не брать на себя того, что непосильно. Повторял: «Здоровье нужно нам для молитвы». В самые тягостные для нас минуты отчаяния и безысходности отец Серафим поддерживал в нас веру и надежду, говоря, что за смирение, послушание и терпение Господь не оставит, только бы в бедах и искушениях не отдалиться от Бога».

Людмила Петровна Рубежная (Харьков): «Такого тепла, участия и любви к нам, грешным, я никогда не встречала».

Галина Данилова (Воронеж): «Общение с ним приносило душевную радость, горечи забывались, сердце горело любовью, и по отъезде от него это благодатное ощущение сохранялось надолго».

Почаевский старец Иосиф (впоследствии схиигумен Амфилохий) говорил приезжавшим к нему людям: «Зачем вы так далеко приезжаете ко мне. У вас есть свои живые мощи — отец Серафим».

Архимандрит Трифон (Новиков), насельник Троице-Сергиевой Лавры: «Я считаю себя самым счастливым человеком и благодарю Господа за Его милость ко мне, недостойному, что сподобил меня, живя на земле, видеть великого старца, знать его не по рассказам и книгам, а лично, при его жизни. На нем была несказанная благодать. Это был святой отец, о таких написано в древних Патериках.

Наталья Игнатова (Воронеж): «Этот человек имел просто необыкновенную молитвенную силу, и уходили невзгоды, печали, болезни. Он как бы забирал их себе и давал взамен радость, здоровье и счастье. Батюшка чувствовал всех своих духовных чад, провидел состояние каждого, кто бы, где ни находился: на богослужении ли, за стенами храма или за тысячи километров. За те годы, что я ездила к нему, старец никого не оттолкнул, всех принимал, обо всех беспокоился. Если кто-то долго не приезжал, спрашивал, не видели ли мы его, не можем ли узнать причину, почему не появляется. Многим супружеским парам он вернул семейное счастье, многих исцелил, безнадежных поднял с одра болезни, а скольких утешил и обогрел — перечислить нельзя. Определяющим в его отношении к людям было не их положение, состоятельность или профессиональные возможности. Он очень чутко и бережно относился к лучику света и добра в каждом, отчего человек раскрывался перед ним в полной мере. Его ответ на доброе, доверительное устремление к нему, старцу, не был сиюминутным и проходящим. Батюшка на долгие годы сохранял трепетное отношение к человеку, помнил светлые минуты откровения с ним, минуты, в которые душа высветлялась. В следующий приезд встречал человека как давнего знакомого, будто их не разделяли расстояние и время. Отец Серафим никогда никого не огорчил. Это было исповедническое состояние: боязнь даже в самом малом опечалить ближнего, а значит — и Господа».

Рассказывает Ирина Пасевич, духовное чадо иеросхимонаха Иоанна, из Крюкова Белгородской области: «Вижу во сне иеродиакона Иону (в схиме иеромонах Иоанн) - духовное чадо отца Серафима. Он спрашивает меня: «Ты знаешь, где мощи Серафима». Я отвечаю: «В Сарове, в Дивееве». А он меня поправляет: «В Сарове мощи преподобного Серафима Саровского, а в Ракитном, в Никольском храме, благодатные мощи Серафима Ракитнянского».

Вот что рассказала Иустиния Плаксеева, 84-х лет, из Белгорода: «Запомнился удивительный случай, произошедший со мной в один из приездов в село Ракитное. Службу батюшка начинал по монастырскому уставу в 4 часа утра. В храме собралось человек тридцать. Лампадки теплятся, электричества в храме не было, что придавало еще большую отрешенность от всего суетного и земного.

Появился батюшка, шел к алтарю, словно кто его под руки вел, до того все чинно и благоговейно у него получалось. Прихожане выстроились в рядок, старец каждого благословлял: кому руку на голову положит, кого в плечо поцелует, кого руками за голову подержит. Кто-то со слезами кланялся ему в ноги...

Служба у батюшки долгая, а после службы читался еще и акафист Спасителю у Голгофского Креста, что посреди храма. Я стояла очень близко к Кресту и во время чтения батюшкой акафиста посмотрела на Иисуса Распятого. А Спаситель, как живой, на всех глазами ясными, голубыми взирает, Лик светлый, а вокруг головы сияние. Смотрю на молящихся, может, еще кто видит? Нет, все, как обычно, молятся. Опять перевожу взор на Спасителя, а у Него глаза все еще открыты, на губах тихая улыбка. Пока батюшка читал акафист, я как завороженная смотрела на Господа Иисуса Христа, едва сдерживаясь от волнения: очень хотелось, чтобы все порадовались. Как только закончился акафист, глаза у Спасителя приобрели то выражение, что нарисовал художник.

Подхожу я к батюшке за благословением на дорогу и говорю о виденном.

Старец глянул на меня с любовью и отвечает: «Да, глаза у Спасителя всегда открыты», — и с таким вниманием на меня посмотрел, словно я случайно проникла в какую тайну...»

Из воспоминаний Анны Васильевны С. и ее матери Елизаветы Константиновны Фофановой из Белгорода.

«Приехали мы в Ракитное, стоим в два ряда, ожидаем прохода батюшки в храм, чтобы получить У него благословение. Батюшка выходит из келлии.

Стоит мужчина, как и все, сложил руки и ждет. Подойдя к нему, батюшка сказал: «Пойдите вымойте руки». Он сбегал к умывальнику, быстро вернулся на паперть и опять просит благословения. Батюшка ему отвечает: «Вам надо вымыть руки». Он опять к умывальнику и уже у самого входа в алтарь просит благословения. Старец в третий раз отправляет его мыть руки. Тогда он взмолился: «Батюшка, я ведь мыл руки, они чистые». — «Я вам не о физической чистоте говорю, вам надо покаяться и исповедаться».

Оказалось, что мужчина совершил когда-то тяжкое преступление и не раскаялся.

...Мы поехали к отцу Серафиму на машине. Доезжаем до Герцовки, слева и справа по обе стороны дороги стоят машины: из-за сильного гололеда трогать с места никто не решается. Мы занервничали — надо спешить на службу и не опоздать на трапезу, как быть? Помолились, чтобы старец благословил доехать без происшествий. А затем наш водитель начал медленно пробираться между рядами машин, за нами двинулись и остальные, как будто и не было никакого гололеда.

Встретив нас, батюшка сказал: «На лыжах катились, а я знал, что вы спешили, чтобы не опоздать на молитву, а особенно — на трапезу». По благословению отца Серафима всегда было легко уезжать домой, а когда добирались до Ракитного, всегда что-нибудь да приключалось.

Отец Серафим при встрече как-то сказал одному священнику: «А вы, батюшка, будете монахом». -_ «Как, у меня ведь жена и дети?» Через десять лет после кончины отца Серафима священник попал в автомобильную аварию, в которой погибли его матушка и дочь».

Рассказывает иеромонах (ныне архимандрит) Иннокентий (Вениаминов): «После беседы с батюшкою (я тогда еще не был в сане) он благословил меня на отъезд. Я волновался, билет был куплен, но как из Ракитного добраться до Белгорода? Автобусов не было, на попутные я не рассчитывал. Только вышел на дорогу — останавливается машина и водитель говорит: «Отец, садитесь, я вас подвезу». Поблагодарил я Бога.

По молитвам отца Серафима благополучно доехал и не опоздал на поезд».

Из воспоминаний Галины Кузьминичны Гречихиной, регента хора в храме села Ракитного.

«Однажды получаю я от отца Серафима благословение поехать в Харьков за материалом на облачение. Поручение для меня необычное: Харькова не знаю, в тканях не разбираюсь. Я робко батюшке призналась, что ничего не смыслю в этом деле. А он ободряет меня так ласково: «Поезжайте, поезжайте, все хорошо устроится, Божия Матерь управит».

По приезде я первым делом посетила Благовещенский собор. Народу было много, шла служба. Я стою и думаю: «Как же мне все, что батюшка наказал, исполнить, где это все найти?» Подходит ко мне женщина, одета очень просто (как странники одеваются), только тапочки какие-то необычные, на них крестики виднеются, и тихо так говорит: «Что это вы так неспокойны?»

Отвечаю ей: «Батюшка Серафим благословил купить материал на церковное облачение, я же в этом деле ничего не понимаю. Призналась я ему, что не справлюсь с его поручением, а он меня успокоил, сказал, что Божия Матерь управит». И тут моя новая знакомая говорит: «Отложите свои заботы, приложитесь к мощам святителя Афанасия, помолитесь, подойдите ко кресту, я знаю, как помочь вам, знаю магазины, где можно купить материал на ризы». Обрадовалась я, что нашлась добрая душа, и спрашиваю: «Извините, как же я вас найду, народа так много?» Она смотрит на меня, глаза кроткие, любовью светятся и тихо отвечает: «Не тревожьтесь, молитесь, служба кончится, я сама к вам подойду». Стою успокоенная, благодарю Господа и Матерь Божию, что по молитве отца Серафима все так дивно устроилось. Вот и служба закончилась. Подошла я ко кресту, а тут и моя незнакомка рядом оказалась. Покупки мы с Божией помощью сделали очень быстро. Купили белую и бордовую парчу на ризы.

Идем, и говорит мне моя попутчица: «Как мне трудно! Сколько горя я увидела! Приезжайте ко мне в Почаев, я вас там встречу». А я ей опять про свои недоумения, что, мол, не знаю, не была, как найду. Она на меня так ласково-ласково смотрит и говорит: «Зайдемте на почту, я вам адрес дам. А как приедете, я вас встречу». Зашли на почту, она записала мне адрес, дает его в руки и опять повторяет: «Приезжайте, я вас встречу!»

Хотела я ее поблагодарить за старание, за такое внимание ко мне, подняла глаза, а ее уж и нет. Смотрю по сторонам, ища свою попутчицу... но она исчезла. Потом поняла, Кто это была. Стою плачу, по щекам слезы катятся. Люди собрались, утешают, допытываются может, деньги потеряла? Что мне им ответить? Добралась до Ракитного, рассказала о всем происшедшем батюшке. Он, внимательно выслушав меня, молча удалился в келлию. Минут через тридцать выходит радостный, лицо все просветленное. Взял мою голову и так успокоительно говорит: «Галина, Сама Матерь Божия была с тобой».

...Отец Серафим никогда не пользовался отпусками в нашем привычном понимании. Правда, каждый год старался выбираться в Троице-Сергиеву Лавру. Только в последние годы эти поездки стели редкими. В одну из них я сопровождала отца Серафима и матушку Иоасафу до Белгорода. Купили: билеты на проходящий поезд. Вышли на платформу. Состав подходит.

Старец, обращаясь к матушке Иоасафе, говорит, что, дескать, наш поезд. Та отвечает: «Нет, батюшка, не наш». Он опять свое, а мать Иоасафа — не наш, и все. Состав отъехал. Подходит следующий скорый поезд, стоянка две минуты. Подходим к вагону, подаем билеты, проводник сообщает: «Вы опоздали, ваш поезд только что ушел». Матушка расстроена, проводник не пускает. Я чувствую свою вину, ведь билеты покупала я, могла что-то перепутать. А батюшка стоит молча, как будто ничего не произошли;

Вдруг с высокой платформы спрыгивает к нам дежурная по вокзалу, подходит, выслушивает наши объяснения, делает отметку на билетах, и, по милости Божией, отец Серафим с матушкой отправляются в Лавру к Преподобному Сергию».

Рассказывает Нина Федотовна Лазебная: «Я жила в городе Губкине Белгородской области. Но в Ракитное к дорогому батюшке старалась ездить как можно чаще. Как-то он и говорит мне: «Нина, рассчитывайтесь на работе, переезжайте в Ракитное». Обычно я в свои приезды старалась помогать на кухне и в других бытовых делах. Вот и после такого неожиданного предложения пошла на кухню, а сама думаю: может, что-то не так поняла, надо бы переспросить батюшку. В келлию не постучалась, осторожно приоткрываю дверь. Отец Серафим после продолжительной службы прилег отдохнуть. Батюшка служил с 6 часов утра и до 4 часов дня, соблюдая весь монастырский уклад. После небольшого перерыва начиналась длительная вечерня. Поэтому, увидев его лежащим, решила не тревожить. Но мое внимание привлекло то, что в келлии он был не один.

В святом углу у аналойчика стоял старец. На нем холщовый светлый балахончик перепоясан, на ногах лапти, точь-в-точь как на иконе у преподобного Серафима Саровского. Лиц его светел, радостен, но при этом похож на нашего отца Серафима. Стою и думаю: как же так, отец Серафим лежит на кровати, отдыхает и в то же время стоит у икон и молится? Я тихо закрыла дверь и вернулась на кухню. Видно, лицо мое выражало такое недоумение, что трудившиеся, оставив свои дела, поспешили ко мне с вопросом: «Нина, что с тобой случилось?»

...Наступил Великий пост. Однажды во время трапезы старец обратился ко всем присутствовавшим: «Ну вот, теперь мы последний раз с вами видимся,

Пасочку без меня будете встречать». Батюшка всегда был слаб телом, но тем не менее эти его слова растрогали, многие заплакали. На второй день Пасхи, 19 апреля 1982 года, батюшка почил»,

Старшие сестры Пюхтицкого монастыря рассказывали о том, как батюшка был у них проездом в 1965 году, как со слезами читал канон. Блаженная прозорливая монахиня Екатерина на другой день после его отъезда сказала своей келейнице: «Ты знаешь, кто у нас был? Святитель и преподобный».

Любовь Андреевна Колядина рассказывает: «Я врач, и меня пригласили в Ракитное посмотреть батюшку. Он жил недалеко от церкви. Какое же убогое и ветхое было его жилище! Осмотрела я отца Серафима, сделала все необходимое. Чуть позже он спросил: «Может, вас что волнует и вы хотите меня о чем-то спросить? Пожалуйста». Это было произнесено так ласково, с таким вниманием, что я сразу» как бы боясь, что батюшка передумает, а я что-нибудь забуду, быстро выложила, что с большой тревогой жду рождения второго ребенка (первые роды были очень тяжелыми, мы с дочкой чуть выжили), что у мужа нет подходящей работы, мы начали строить дом, а теперь не знаем, то ли уезжать, то ли достраивать наше жилище. Батюшка спросил: «Когда должен родиться ребенок?» — «В начале марта». — «Хорошо, поговорим завтра». После вечерни читали правило, чуть уснули — подъем на утреннее правило, после молитв батюшка позвал меня и сказал: «Никуда не переезжайте, продолжайте строиться. Дерево, которое часто пересаживают, дает плохие плоды. Муж скоро устроится, ребенок родится очень легко». Душевно укрепленная и успокоенная, я вернулась домой. Все так и вышло, как сказал отец Серафим».

Когда отец Серафим умер, его келейница монахиня Иоасафа жила в доме Валентины Федоровны Тонких, прихожанки храма в Ракитном, а в свободное от службы время уезжала к себе домой в Готню. В последнее время она болела. «Прихожу я с дежурства, — вспоминает Валентина Федоровна, — матушка лежит на кровати. Я спросила, почему она не пошла в храм. Та говорит, что ходила да вернулась. Ей стало плохо, и отец Сергий благословил ее пойти домой, принять лекарство, полежать. Я приготовила ей необходимое лекарство и по ее благословению пошла в храм на службу.

Во время пения Херувимской у меня вдруг полились слезы, не могу сдержать. И тут было мне видение. В монашеском одеянии стоят отец Серафим и матушка Иоасафа и, медленно отрываясь от земли, возносятся под купол храма. От дуновения ветра их мантии развеваются, и в образовавшееся в куполе отверстие они устремляются ввысь. Длилось это видение полторы-две минуты — так мне показалось.

Я была удивлена всем происшедшим со мной, После службы я все рассказала матушке Иоасафе, Она ничего не ответила, только улыбнулась, я рассказала о виденном некоторым прихожанам, на что они заметили, не в прелести ли я. Это меня сильно смущало. На исповеди я покаялась отцу Сергию. Он успокоил меня, сказал, что это видение предназначалось для укрепления и ободрения болящей матушки Иоасафы, которая испытывала обиды со стороны некоторых прихожан. На праздник Благовещения матушка заболела и на Страстной седмице 1989 года умерла. Чувствую, что по молитвам отца Серафима Господь призвал матушку в Свои Обители, дав мне знать об этом в видении».

Истории, рассказанные Валентиной Николаевной М., художницей из Белгорода, занимающейся иконописью, духовной дочерью отца Серафима.