К примеру, свидетельство Татьяны Шарой, которую будто бы, по ее словам, исцелил о. Серафим, подержав за голову (с. 158). Трудно поверить в это исцеление, поскольку на протяжении всех этих лет, вплоть до дней сегодняшних, она являет собой образец, мягко говоря, неадекватного поведения. Намеки, полунамеки, "видения", "пророчества", угрозы -- вот ее привычный арсенал. Именно ей принадлежит фраза относительно последнего настоятеля, произнесенная в присутствии певчих: "Того сковырнули, и этого сковырнем..."

Или свидетельство Валентины Романовны Коноваловой (с. 174). В книге написано, что врачи ставили ей диагноз: рак горла; она выпила масла из лампадки у могилы о. Серафима, и все прошло. Сама Коновалова была удивлена и возмущена, узнав о своем чудесном исцелении, ибо рака у нее не признавали никакие врачи.

Что остается думать неокрепшему читателю, столкнувшемуся с подобным? Либо верить без оглядки всему, либо ни во что не верить.

Небезынтересно и "видение" Галины Гречихиной, регента хора (172). По ее словам, на литургии Преждеосвященных Даров, во время совершения Великого входа, когда пели, как она говорит, Херувимскую песнь и о. Николай якобы произносил: "Великаго Господина и отца нашего Алексия..." -- она видела стоящего у престола о. Серафима. Можно допустить, что она действительно увидела батюшку, но тогда при чем здесь Херувимская песнь и провозглашение Великому Господину, если любому православному христианину, а тем более священнослужителю, известно, что на Преждеосвященной литургии поется "Ныне силы Небесные" и во время прохождения Царских врат священник, по крайней мере, тихо произносит: "Верою и любовию приступим..." Посему либо видение было ложным, либо иеродиакон Софроний не имеет ни малейшего представления о литургии Преждеосвященных Даров. И таких случаев, наряду с более или менее нормальными и реальными, в книге превеликое множество.

Иеромонах Сергий (Рыбко), прочитав к книге свои воспоминания (с. 85--91), был неприятно удивлен тем, что они подверглись, мягко говоря, "литературной" (отнюдь не редакторской) обработке, в результате которой слова о. Серафима приводятся в них в искаженном виде. Особенно возмутительно, что это коснулось весьма серьезных вопросов, граничащих с догматическими. В частности, на вопрос о. Сергия о зарубежной церкви архимандрит Серафим в действительности дословно ответил так: "Зарубежная церковь есть, несомненно, раскол, и никакого литургического общения с ними быть не может". В переложении же иеродиакона Софрония сказано: "Зарубежная церковь есть следствие раскола" (с. 88).

Как уже упоминалось, средняя часть книги принадлежит бывшей жене иеродиакона Софрония Валентине Макрицкой. С первых строк повествования выпукло просматривается духовная псевдовысота автора. Так, она пишет: "По моему желанию Господь послал о. Серафима принимать исповедь" (с. 108). И она весьма искренна в этих словах. Именно по ее желанию, но не по ее смирению... Далее идут сплошные чудеса, доступные пониманию лишь равного ей по праведности, чудеса, которых так жаждет экзальтированная масса околоцерковного народа.

Интересен также сон в главе "Чернокнижник". Святые отцы предупреждают об осторожном отношении к снам. И если бы Валентина Николаевна повнимательнее отнеслась к сновидению, то поняла бы, какая сила владела ею в тот момент и, быть может, владеет и поныне в той или иной степени: "Снится мне сон. стою я на богослужении в храме у батюшки Серафима. Служба идет своим чередом, батюшка в алтаре, певчие поют, а посреди храма стоит высокий человек в черном, и накидка у него как плащ, только без рукавов, стоит гордо, не молясь. Подошла я к нему, а он меня своей накидкой накрыл. И так мне хорошо под этой накидкой..." Трудно что-либо добавить к этому. Остается лишь искренне пожелать Валентине Николаевне вылезти как можно быстрее из-под этой накидки.

Нельзя не обратить внимание на прекрасное качество и не вполне скромный размер личных фотографий обоих соавторов, помещенных в книге.

В общем, создается устойчивое впечатление, что желание прославить о. Серафима как-то незаметно трансформируется у авторов в прославление самих себя.

Подводя итог посильному анализу книги, не претендуя на его полноту, считаем, что книга искажает духовный облик старца Серафима (Тяпочкина) и ведет ум и душу читателя не в направлении подлинно христианских ценностей, а, наоборот, к далекому от православного чувственному восприятию духовной жизни.

В связи с возможной канонизацией о. Серафима считаем, что всякое искажение или неправда, связанные с ним, нетерпимы, в какие бы благочестивые формы они ни облекались.

Подлинное жизнеописание о. Серафима (Тяпочкина), которое, надеемся, будет лишено вышеуказанных недостатков, ныне готовится к выходу в свет в издательстве им. святителя Игнатия Ставропольского.