Главная  


Православный образовательный портал «Слово»

Дневник писателя (Часть 4)

Олеся Николаева

Очень часто у людей, которые ходят в церковь, в их обыкновении одеваться в черную, “бедную” одежду проявляется стремление к монашеству и нестяжательности. В России монашеский идеал всегда был очень сильным. Поэтому часто верующие усваивают какие-то внешние стороны монашеской жизни, в том числе и монашеский стиль в одежде. И это очень хорошо, если одежда - выражение внутреннего состояния, а не стилизация под христианскую жизнь. Ведь одежда не просто скрывает нашу наготу, она выражает то, что у человека внутри. Недаром многочисленные образы одежды в Священном Писании и в богослужебной поэзии являются и образами состояния души: "первая боготканная одежда", "брачная одежда", "раздранные ризы".

Возможно, бывает у некоторых верующих и такое умонастроение, когда бедность кажется достойной и блаженной, особенно на фоне буржуазного отношения к одежде, самоутверждения через одежду, тщеславия, стремления через нее приобщиться к определенному кругу людей. У христианина может возникнуть внутренний протест против этого, когда, наоборот, в греховном и пошлом мире, где правит мода и стремление к престижу, а также "похоть плоти, похоть очей и гордость житейская", хочется носить старье, что-то непрезентабельное, заведомо не вписывающееся в эту порочную знаковую систему.

С другой стороны, я знаю таких христианок, которые считают, что в храм нужно ходить нарядными. Ведь у нас в Церкви каждый день праздник, и мы приходим туда к Самому Господу, особенно когда причащаемся. Мне кажется, такой взгляд тоже не заслуживает никакого порицания. Помните евангельскую притчу о человеке, изгнанном с брачного пира за то, что посмел прийти туда не в брачной одежде?

Очень часто у верующей интеллигенции складывается такое представление, что для того, чтобы войти в Церковь, нужно обязательно "опроститься", отказаться от всех своих знаний, надеть рванье, сутулиться, говорить пришепетывающим тихим голосом, опустив глаза. Если это искусственно усвоено, то становится ханжеством.

Мне кажется, от нас требуется не столько скромность в одежде, сколько умение не осуждать человека, который одет как-то не так. Можно облачиться во вретище и гордиться этим, считая, что ты уже достиг каких-то невероятных высот, и осуждая других.

Человеческая гордость - это такая хитрая вещь, что вовсе не среди красивых девушек мы найдем самых гордых: порой природная красота, являясь неотъемлемым качеством, и не осознается ее носительницами как нечто особенное, на что следует обращать внимание.

И, напротив, можно отыскать гордячек как раз среди непривлекательных и неказистых девушек, именно в силу этого нуждающихся в самоутверждении и выдающих себе завышенную самооценку: в этом случае чувство гордости может служить какой-то компенсацией собственной неполноценности. Можно ведь гордиться и своей невзрачностью ("зато у меня красота духовная!"), и своим невежеством ("самое главное – простота!"), и своей дурной одеждой ("такая вот я скромная!").

Мне вспоминается весьма примечательный случай, когда в село Ракитное к старцу Серафиму (Тяпочкину), где был, по сути, молитвенный монашеский скит, приехала большая шумная женщина. Громко стуча каблучками во время евхаристического канона, она даже не вошла, а как-то ворвалась в церковь и принялась бесцеремонно расхаживать по ней, ставя свечи. Не только ее поведение, но и сам ее внешний вид, столь нехарактерный для всех, кто приезжал к отцу Серафиму, невольно заставляли обратить на них внимание.

Одета она была безвкусно, ярко и даже агрессивно - серебряная кофточка декольте и бархатная красная юбка, едва ли достигавшая колен, тесно облегали ее недюжинную фигуру. Да и лицо своей раскраской, напоминавшей боевую раскраску индейцев, переливалось перламутровыми сиреневыми тенями на веках, пылало на скулах алыми румянами и, казалось, горделиво выпячивало вишневое сердечко губ. Это диковинное зрелище довершала высокая прическа - густо залаченный начес, символически прикрытый прозрачной косынкой с люрексом.

- Ишь ты, краля какая, - не выдержала, наконец, грозная старостиха. - Как на курорт прикатила! Паломница!

- Торт с кремом, крем-брюле, - подхватила ее подручная, стоявшая за свечным ящиком.

- А на голове - воронье гнездо, - сострил добродушный дедок в валенках, вошедших в непримиримый контраст с туфельками на каблучках, которыми смутительница молитвенного покоя продолжала наяривать от иконы к иконе.

Действительно, эти реплики, по счастью несколько заглушаемые пением “Отче наш”, вызвали невольный отклик в сердцах молящихся.

- Ну батюшка ей покажет, - с успокоительной и вместе с тем довольно грозной ноткой в голосе пообещала стоявшая возле ящика бабка из местных - довольно громко.

Служба кончилась, и все потянулись к кресту, который вынес сам старец.

Женщина в красной юбке встала в очередь. И многие исподволь следили за ней, по мере ее приближения к отцу Серафиму - было интересно, как будет смирять ее дорогой батюшка. То, что он непременно ее будет смирять, - в этом никто нимало не сомневался: ишь ты, какая, - каблучки, серебряная кофточка, перламутровые тени! Поделом!

Меж тем очередь продвигалась очень медленно - отец Серафим каждого то, благословляя, осенял крестом, то, наклонясь с солеи, приветствовал, произнося несколько слов. Люди отходили от него, умиленно и радостно улыбаясь. Наконец, приступила к нему и эта залетная птица.

По-видимому, она совсем не знала, как себя вести в храме, и кто-то ее научил, что нужно сложить руки на груди крестом и назвать свое имя.

Поэтому она неумело перекрестилась, сложила руки и сказала внятно:

- Зина я...

- Зинаида! - громко произнес отец Серафим и радостно улыбнулся. - Зинаида приехала, наконец-то! Пожалуйте сразу после службы ко мне на трапезу!

Все были несколько обескуражены, но уже в церковном дворе старостиха всем желающим разъяснила, что, должно быть, эта краля приехала к батюшке от какого-то его прихожанина, и он ее ждал: поэтому и позвал на трапезу - ну ради какого-то своего духовного чада, который просил за нее.

А может быть, она приехала даже от какого-нибудь важного лица или - все бывает - от архиерея: бухгалтерша какая-нибудь там у него или в руководстве области, - нужные ему человек: он и попросил старца ее принять.

Ну раз от архиерея, решили все, тогда ладно, только почему ж этот архиерей ее не научил, как в храм входить?.. Но спокойствие было водворено, и люди разошлись по домам.

Потом, конечно, все выяснилось: приехала эта Зинаида сама по себе, ни от какого ни от архиерея, ни от чиновника, ни от духовного чада батюшки: у нее сын ушел в армию, дезертировал и куда-то пропал. Она полгода его искала повсюду, но тщетно. Наконец, ее соседка посоветовала ей обратиться к прозорливому старцу. И она поехала к отцу Серафиму.

Но ей было очень страшно - боялась она его и трепетала. И она правильно поняла причину этого трепета - вот она всю жизнь прожила во грехах, хоть и была крещена в детстве, а никогда не причащалась. И теперь едет к такому высокому духовному лицу - грешная, гадкая. Поэтому-то она и решила себя украсить для него - надела самое дорогое, что у нее было, самое нарядное, самое лучшее: шутка ли, серебряная кофточка, бархатная юбка, косынка с люрексом - поди достань это при Советской власти, при полном отсутствии свободного рынка! В общем, оделась она и украсилась к старцу так, словно готовилась к встрече с самым дорогим человеком, с самым любимым, с женихом...

И отец Серафим, стоя с крестом, все это понял. Понял он и наше дружное осуждение этой нелепой заблудшей овцы. Поэтому он так громко - на весь храм, чтобы все услышали,- и сказал:

- Пожалуйте ко мне на трапезу!

Потом уже, после трапезы и разговора со старцем она поселилась в Ракитном у какой-то бабки, стала ходить на службы в более скромной одежде и без перламутра на лице, что было весьма кстати, потому что, исповедуясь, она плакала обильными и горючими слезами, причащалась, молилась, и сын ее вскоре нашелся и даже как-то не слишком строго был наказан за свое дезертирство - были там смягчающие обстоятельства. И потом эта Зинаида стала верным чадом отца Серафима - она жила в каком-то курортном городе, так он даже приезжал туда к ней в гости немного отдохнуть - такое имел к ней доверие и расположение: просто так к кому угодно старец в гости не поедет. Такая история.

Итак, для православного человека важно, чтобы все, что бы он ни делал и как бы он ни одевался, было искренним и нелицемерным: без чувства внутренней раздвоенности, без стилизации и маскарада. Думаю, здесь существенно, чтобы светская и церковная одежда не отличались, чтобы можно было в одном и том же обличии прийти и в храм, и в свое учебное заведение, и на работу. Чтобы не было никакого двуличия, когда стиль жизни церковной и жизни светской требуют разного внешнего вида, интонации, манеры поведения.

В конце концов, все в нашей жизни должно стать богоугодным, чтобы вся она превратилась в непрестанное богослужение, в радостное и праздничное – сыновнее и дочернее – хождение перед Богом. Это может быть достигнуто на путях внутренней жизни: честным и трезвым отношением к себе, искренней исповедью, причастием, водительством хорошего духовника и, конечно, любовью и доверием к Богу.

http://www.portal-slovo.ru

 



Наверх



Главная | Храм | Тяпочкин | Библиотека | Карта сайта | Месяцеслов | Новости